Во дворце Адриана только и было разговоров, что про внезапную болезнь супруги наместника. Во время обеда, на глазах многих званых она внезапно заметно побледнела и, скрючившись на своем ложе, разразилась отчаянными воплями. Перепуганные гости, а также все излишне любопытствующие были тотчас удалены из таблиния, а к корчившейся в муках Сабине спешно призвали дворцового лекаря. Кто-то заговорил об отравлении, но в большинстве своем, памятуя о судьбе первой жены префекта, люди сошлись на выкидыше.

Точно к тому же выводу пришел и сам префект, ибо был уверен, что травить его жену было некому и незачем. В ожидании приговора от лекаря Аттал не находил себе места. Теперь он не сомневался, что его прокляли. Когда-то он изгнал из Александрии всех колдунов, а зря, зря он не сжег их всех тогда прямо на площади вместе с их инвентарём. Если Сабина умрет, то больших доказательств не требуется – он проклят. И напрасно он возлагал надежды на свою юную супругу. Несчастная Деметрия хотя бы одарила его сыном, а эта девочка не успела даже выносить младенца.

- Хвала богам, о сиятельный, твоя супруга вне опасности и уже завтра сможет снова радовать тебя своей красотой и здоровьем, - доложился лекарь, представ перед наместником после нескольких часов проведенных около больной.

- Так её все же отравили? Этого не может быть.

- И да, и нет. Это действительно отравление, но то, что произошло – случилось по её собственной воле.

- Что ты такое говоришь, почтенный? Зачем Сабине травить саму себя?

- Не себя, а свой плод, о сиятельный, - почтительно склонился лекарь.

- Ты понимаешь, что сейчас обвиняешь Сабину в убийстве моего ребенка? Ты уверен в своих словах, почтенный? Готов отвечать за них?

- Все симптомы говорят об этом, о сиятельный, - внезапно осипшим голосом отозвался почтенный лекарь, снова низко кланяясь наместнику, - но я не смел бы этого утверждать, если бы не свидетельство наперсницы твоей супруги, которая сама все рассказала мне.

- Что именно она тебе рассказала?

- Пантия оказалась очень словоохотливой, а кроме того, девушка сильно напугана болезнью своей госпожи, и из всего что она наговорила было ясно, что твоя супруга пила специальный травяной отвар, чтобы избавиться от беременности.

- Что за чушь, откуда она его взяла?

- О сиятельный, я уверен, что у этой девушки найдутся все ответы на твои вопросы. Судя по всему, у неё нет желания покрывать свою госпожу.

Намереваясь досконально все узнать об этом деле, Аттал без промедления велел призвать в свои покои ближайшую подругу супруги. И очень скоро Пантия предстала перед наместником – нарядная и сверкающая побрякушками, по изобилию которых можно было равно судить и о щедрости госпожи, и о кичливости рабыни.

- Поведай-ка нам, красавица, отчего занемогла твоя госпожа. Чем лучше мы с почтенным Никанором будем осведомлены, тем быстрее поможем ей оправиться от болезни, - обратился к ней Аттал, кивнув на лекаря, державшегося поодаль.

- Исида разгневалась на неё, о сиятельный, тут и раздумывать нечего! - уверенно и без раздумий отвечала девушка.

- Это жрица Исиды так сказала?

- Нет, о сиятельный, я сама знаю это наверняка.

- Как ты можешь знать помыслы богини?

- Исида любит меня и потому открывает мне свои помыслы, - объяснила девушка, сверкнув благостной белозубой улыбкой.

- Прекрасно. И за что же богиня разгневалась на твою госпожу?

- О сиятельный, великая богиня на то и богиня, чтобы гневаться на смертных безо всякой причины.

- И то верно. А раньше, стало быть, богиня всегда благоволила ей?

- О да! Ведь раньше с Сабиной никогда не случалось такой беды!

- Какой беды? Прошу, поведай нам, что это за беда такая? Мы тебя для того и позвали сюда, чтобы ты нам подробно рассказала о той беде, что постигла твою госпожу по воле великой богине.

Пантия неуверенно оглянулась на лекаря – ведь она только совсем недавно рассказала ему обо всем.

- Я уже все рассказала почтенному лекарю, - проговорила она, с обидой поджав губки, - но могу повторить все заново слово в слово, чтобы ты, о сиятельный, уверовал, что я не вру.

- Наш почтенный Никанор не слишком хорошо разобрал твои слова, очевидно потому, что он не имеет понятия о таких вещах.

- Неужели? Да каждая умная женщина в городе знает, как избавиться от нежелательной беременности, - заносчиво бросила Пантия, не обратив ни малейшего внимания на то, как при этих словах изменилось лицо префекта.

- Если ты говоришь про сикис, то его отвар нельзя употреблять вовнутрь, – назидательно проговорил лекарь, весьма уязвленный последним замечанием префекта.

Пантия в ответ лишь презрительно фыркнула.

- Сикис для деревенских дурочек. Моя матушка делает отвар из артемидиной травы, который вполне можно пить, если в правильном соотношении разбавить его водой, - подбочинясь, огрызнулась она в ответ на никчемные нотации.

- Ну и ну! А почему не вином, можно спросить?

- Можно и вином, какая разница, - пожала плечами девушка.

Теперь настала очередь лекаря презрительно усмехнуться.

- И скольких женщин в городе покалечила твоя матушка? К артемидиной траве надо обязательно добавлять прозерпинину траву и руту, или хотя бы отвар укропа.

- А кто тебе сказал, почтенный, что она не добавляет собачью пятку и руту? – насупившись отвечала девушка. - Моя матушка, хоть и не училась лекарскому делу, но совсем не глупее тебя будет. Ха! Так я и рассказала тебе весь рецепт, нашел дуру!

- Оставь нас, почтенный, - остановил их спор наместник.

Лекарь, нижайше склонившись, поспешил удалиться, радуясь, что так счастливо избежал сиятельного гнева.

- Значит ты утверждаешь, красавица, что Сабина пила отвар твоей матушки, чтобы не вынашивать ребенка?

- Ну да, о сиятельный, так и есть, - тут же сменив заносчивость на почтительную скромность проговорила Пантия. Уж она-то была достаточно хорошо воспитана для того, чтобы понимать, с кем и как говорить.

- Разве она не знает, что предназначение женщины в рождении ребенка?

- Конечно, удел всех женщин - рожать детей, о сиятельный, это ты верно говоришь, но ведь Сабина не все, она особенная! – Пантия бойко уставилась на префекта, ожидая подтверждения своих слов.

- И в чем же её особенность? – неожиданно для себя услыхала она.

- Как в чем, о сиятельный? Да ведь Сабина – первая красавица и лучшая танцовщица Александрии! Разве ты сам простил бы ей, если бы она позволила себе превратиться в подобие сырной головы?!

- Действительно, это так. Но точно ли богиня раньше никогда не гневалась? Я имею в виду, отвар твоей матушки всегда и без всяких последствий помогал ей?

- Всегда.

- И как давно она его уже пьет?

- С тех пор как она стала твоей счастливой избранницей, о сиятельный, - без запинки вымолвила Пантия – она вовсе не имела намерения выдавать похождения Сабины.

- А разве, когда Сабина разделяла ложе со своим отцом, она не пользовала это средство?

- Что-что?! – девушка едва сдержалась, чтоб не расхохотаться в лицо наместнику, и только вынужденная почтительность заставила её сохранить серьезность, услыхав подобное. - С кем?! О сиятельный, как можно и помыслить такое!

- Может быть она просто не говорила тебе?

- Ну нет! Я все знаю про Сабину, мы росли вместе и никогда не расставались!

- Тогда кто был её первым мужчиной, если это не её отец?

- Не знаю, - удивилась поставленная в тупик девушка. - Никто.

- Не лги, если не хочешь отправиться в дознание, - с доброй отеческой улыбкой предупредил Аттал.

- Я не лгу, я не знаю… никого не было, - упорствовала в своем запирательстве Пантия, начиная о чем-то догадываться.

- Поклянись Исидой.

Пантия в ужасе побледнела и смолкла, словно онемев навек.

- Ты зря отнекиваешься, - немного подождав, но так ничего и не услыхав в ответ, проговорил Аттал, - и без тебя мне все известно, я назову его, а ты только подтвердишь да или нет. Валерий Галл, так?

Краски мгновенно вернулись в изобилии на смуглые щеки девушки - она живо вспыхнула и даже топнула ногой, потеряв голову от охватившего её негодования.

- Ну уж нет! Валерий мой мужчина! Сама Исида подарила мне его! Сабина пусть забавляется с кем пожелает, но она никогда его не получит! – запальчиво проговорила она, сжав кулаки, словно собралась драться. – Пусть хоть весь мир захочет отнять его у меня, клянусь Исидой, я никому его не отдам!

- И все же тебе придется расстаться с ним, красавица, - заключил префект, узнав все, что хотел. - Ты правильно сделала, что все рассказала мне, за это я не лишу тебя жизни, но, чтобы сохранять себе жизнь и дальше, ты должна немедленно покинуть и дворец, и Александрию, и больше никогда здесь не появляться. Убирайся сейчас же, и даже не думай предупредить свою госпожу или свою преступную мать.

- Как? Куда? – испугано заговорила ошеломленная и растерянная девушка. – Но куда я пойду?!

- Стража! – холодно позвал Аттал.

Девушка исчезла с глаз быстрее песчаной антилопы.

Аттал в мрачном раздумье вышел на балкон. Он получил ещё одно подтверждение того, что боги осудили его на безумие - глупая маленькая городская девчонка ловко провела его, сделав всеобщим посмешищем. Отсюда, с балкона Адрианова дворца город был как на ладони, этот город жил своей обычной будничной жизнью, и каждый человек в этом городе знал, что наместник римского императора Клавдий Аттал ввел под свои чертоги портовую шлюху...

Тем же днем Галл собирался на службу, когда его внимание привлек необычный шум из вестибюля: слышались женские жалобные причитания и громкий говор стражников, перемежавшийся хохотом. Выйдя из покоев в коридор, он увидел Пантию, которая, по всему, отчаянно желала пройти в дом, но дежурные не считали нужным пропустить её, однако и не прогоняли - не так уж много у них было развлечений в карауле. Готовый уже обругать её за наглость и приказать солдатам выставить её вон, Галл остановился, пораженный представшей его глазам метаморфозой. Рабыню было не узнать. Вместо обычной надменности и наглости - потерянность, если не сказать забитость, вместо обольстительных нарядов, покрытых сверху донизу блестящими и звенящими побрякушками - какое-то непотребное тряпье, в которое девушка, к тому ж, тщательно куталась, словно стремясь представить собой саму скромность. Одним словом, сразу было ясно, что стряслось что-то чрезвычайное.

- Да какая ещё невеста? К чему лгать, девушка? Мы видели невесту командира, ты на неё даже не похожа, - лениво подначивал Агафон на потеху остальным.

- Та - не настоящая невеста! Это я - настоящая! – уверяла, чуть ни плача, Пантия, вызывая своим отчаянием лишь новый приступ веселья у окружающих.

- Пропусти её! – негромко приказал Галл, останавливая это представление, и направился обратно в покои. Пантия стремглав устремилась за ним.

- Что это за беда такая с тобой приключилось? – осведомился он у девушки, впрочем, без особого участия, едва они оказались за дверью. - По-видимому, твоя навязчивость и наглость опротивели даже бессмертным, раз они тебя ввергли в такое жалкое состояние.

- О мой возлюбленный Валерий, ты как всегда проницателен. Беда! Ещё какая беда! Префект изгнал меня из Александрии! – горестно вздыхая, пожаловалась Пантия.

- Да что ты, вот так новость! – без тени сочувствия отозвался Валерий. - Хотя, чему тут удивляться, рано или поздно это должно было случиться…

- Это ещё не все новости, возлюбленный мой. Сейчас ты воистину удивишься, когда узнаешь, какое наказание этот жестокий бесчеловечный старик уготовил для Сабины!

- Дай угадаю, старик Аттал застал её в объятиях какого-нибудь молодца из охраны покоев? – не без злорадства усмехнулся Галл.

- Так вот какого ты мнения о Сабине! Знаешь, если она раньше и позволяла себе свободы чуток больше, чем положено девушкам, то став префекторшей, весьма остепенилась. У моей несчастной госпожи и сестрицы даже и в мыслях не было ничего такого!

- Так значит её оклеветали? – недоверчиво предположил юноша.

- Нет! Сабина лишь слегка занемогла. И что ты думаешь, он тут же прогнал её от себя, да не просто прогнал, а, обозвав шлюхой, определил в брухейонский лупанар, даже не дав ей возможности прийти в себя после недуга! И сегодня вечером она отправится туда - больная, ослабевшая, в том самом домашнем платье, в котором она пришла во дворец!

- Да ты лжешь!

- Клянусь Исидой, да испепелит меня великая богиня на месте, если я лгу! – такой страшной клятвой Пантия не стала бы зря разбрасываться.

Галл озадаченно хмыкнул - новость и впрямь была из ряда вон.

- Это жестоко, не спорю, даже если ты чего-то намеренно не договариваешь, – заговорил он и тут же жестом остановил готовый обрушиться на него новый словопоток, ибо рабыня тут же ринулась было в ответ заверять его в своей совершенной открытости и искренности. - Но Сабина сама согласилась на подобные последствия, когда сделала свой выбор. Зачем ты пришла сюда? Если сообщить эту новость, то зря старалась, меня это не касается.

- Ну да, сама, но откуда же ей было знать, что дед сбрендит?! О мой справедливый возлюбленный, что же будет со мной-то без Сабины? Куда я отправлюсь одна, без неё? – всхлипнула Пантия, растирая слезы по лицу, - Да, да! Она дрянь, и зло поступила с тобой! Ну а мне-то что делать?! Прошу тебя, умоляю, спаси её и меня! Помоги нам сбежать из города!

- Перестань называть меня своим возлюбленным, безумица! - вскипел Галл. – Судьба Сабины, а значит и твоя, решена, я ничего не могу тут сделать!

- Ты все можешь! Ведь ты умный и всесильный!

- Префект распорядился отправить бывшую жену в лупанарий, а командир вигилов отменил его распоряжение, - тут же смягчившись, снисходительно проговорил юноша. - Значит так ты это видишь?

- А ты значит боишься злых последствий для себя и поэтому оставляешь в беде двух беззащитных женщин? – презрительно прищурилась Пантия.

- Нет, не в этом дело, - слегка покраснев отрезал Галл, - но…

- …Но она когда-то отвергла тебя и посмеялась над тобой? – понимающе договорила за него Пантия. - И ты не можешь ей этого простить? Но поверь же, о мой сколь добрый, столь и доблестный Валерий, ты вполне отомщен теперь! Но ведь когда-то ты любил её, а она тебя! Прошу, ради вашей былой любви отмени жестокую бесчеловечность злобного старикана - он давно возненавидел Сабину из-за своего бессилия и за то замыслил превратить её красоту в её позор! – Пантия беспомощно расплакалась, прижавшись к стене и закрыв лицо ладонями.

Галл молча смотрел на неё, что-то обдумывая, после проговорил:

- Ну хорошо, так и быть, помогу вам. Но поклянись, что вы обе навсегда исчезнете из Александрии… - «и из моей жизни» - мысленно добавил он.

Не успел он договорить, как Пантия, воспряв в надежде и вере в доброту и всесилие своего возлюбленного, уже согласилась, отняв от залитого слезами лица ладони:

- О да! Клянусь Исидой! Да покарает меня великая богиня, если сделаю иначе!

Валерий подошел к столу, заваленному свитками и, достав из деревянной шкатулки дощечку для письма и стилос, набросал записку, оттиснув перстнем под текстом печать. Потом, немного подумав, начертал ещё одну записку, также опечатав её.

- Иди и, вместе с вашими пожитками, какие соберешь, жди её в крытом источнике, что на окраине, - бросил он на ходу Пантие. - Это отдашь Сабине, - он отдал рабыне кошелек, небольшой, но полный, который взял из второй шкатулки на столе. – А после дождитесь меня, ей понадобятся кое-какие документы, чтобы вы могли беспрепятственно покинуть город и добраться до безопасного убежища, я все скажу после.

Пантия радостно кивнула и, окрыленная, покинула дом своего всесильного возлюбленного, даже не сомневаясь, что он все устроит наилучшим образом...

Ближе к вечеру в брухейонском лупанаре, к великой радости старухи-хозяйки, наблюдалось небывалое доселе столпотворение. Новость о приговоре префекта быстро распространилась среди лавочников, и теперь почтенные торговцы, а также и другие горожане, прельщенные возможностью насладиться телесами опальной первой красавицы по доступной цене, игнорируя остальные комнатки заведения, штурмовали одну единственную дверь, рядом с которой помимо хозяйского слуги, собиравшего плату, обретались двое конвойных опальной префекторши. И первым за вожделенной дверью оказался молодой офицер, ради сохранения анонимности прикрывавший лицо плащом. Никто из горожан не осмелился оспаривать священное право на первенство у человека, вооруженного мечом.

Оказавшись наедине с изгнанницей, Валерий сразу отметил, что Пантия не солгала – Сабина и впрямь выглядела болезненной и исхудавшей до синевы, на бледном лице под валившимися впадинами глаз пролегли темные тени.

Увидев его, она не сказала ни слова, лишь молча глядела с тупым испугом, словно пойманный в клетку зверек. Галл так же молча указал девушке на свою кольчугу, затем на неё и на дверь. Она все поняла, и слабо улыбнулась, её глаза приобрели осмысленное выражение, и лишь теперь, обретя надежду на спасение, она стала хоть немного походить на себя прежнюю. Быстро и молча они обменялись одеждами.

- Я люблю тебя, - горячо прошептала она, в то время, как он подогнал на ней портупею с оружием, а после, вместо того, чтобы облачиться в шлем и поспешить с бегством, пылко обняла.

- Здесь не место, - осадил он бывшую возлюбленную. Знать бы, что когда-нибудь та, что была так страстно любима им станет совсем чужой и не будет вызывать в нем ничего кроме жалости. – Ступай к крытому источнику на окраине, ждите меня там.

Она понятливо кивнула. Ласково скользнув рукой по его щеке, вышла вон и, прикрывая плащом лицо и уверенно по-военному чеканя шаг, беспрепятственно покинула заведение, никем не узнанная и не остановленная.

Поплотнее закутавшись в женские тряпки, Галл в ожидании следующего счастливчика уселся на кровать. Долго ждать не пришлось. Как только лже-офицер покинул комнатку, в ней оказался, подгоняемый похотью, упитанный бородач, который, едва приступив к красавице, внезапно получил от неё резкий, сильный и довольно неприятный удар под дых. Пока лавочник обомлел, задыхаясь, Галл забил его рот кляпом, завязал глаза, стащил с него хламиду, чтобы обрядиться в неё самому – перепуганный сластолюбец даже не думал сопротивляться – связал руки за спиной и, пристроив обездвиженное туловище на кровати, прикрыл его женскими тряпочками, а сам был таков.

Следующий в комнату протиснулся весьма преклонного возраста, убеленный сединами муж. Приблизившись к красавице, он стащил с неё прикрывавшее женщину тряпье, но обнаружив под женским покрывалом вместо белоликой молодки почтенного бородача, отскочил в ужасе, от страха закрывая лицо руками:

- О боги! О боги! – взвопил он, не помня себя, и так, громко вопия, сбежал вон из злосчастного заведения...

Из лупанария Галл направился к себе, где, избавившись от чужой хламиды, переоделся в свою тунику. Затем принял от дежурного переданные для него готовые документы для своей бывшей и донесение о том, что его приказание выполнено - за пределами Александрии в условленном месте уже ожидает человек с оседланной лошадью. Валерий решил предоставить Сабине надежного сопровождающего, который сопроводит её до Кирены и посадит на корабль – отправляться из александрийского порта было слишком опасно в её положении опальной беглянки. А по её прибытию в Никомедию Саратий, с котором у Валерия было налажено сообщение, позаботится о найме скромного жилья и поможет обустроиться на новом месте. Таков был наспех придуманный им план.

Меж тем Сабина, никем не остановленная и не задержанная, благополучно прошла через весь Брухейон, довольно быстро оказавшись у источника - в месте, назначенном ей для свидания её спасителем. Этот источник, на самой окраине Александрии, был окружен выстроенной вокруг него крытой колоннадой и живой изгородью, а также скамьями, расставленными по всему периметру обширной беседки. Из-за особенности месторасположения здесь всегда, а тем более теперь, в сумерки, было гораздо менее людно, чем возле других источников.

Пантия радостно встретила её – она не сомневалась, что дождется свою подругу и госпожу, иначе и быть не могло, если её возлюбленный Валерий обещал помочь, он это сделает - она верила в него почти как в Исиду.

- Дай во что переодеться, - бросила ей подруга, отвечая на радостное приветствие лишь слабым кивком, и изможденно опустилась на лавку.

Болезнь и внезапная опала сильно подточили её моральные и физические силы, а проход по городу в доспехах, под чужим ликом, а также опасения каждый миг быть с позором разоблаченной, схваченной и возвращенной в лупанар окончательно истощили и то, и другое.

Пантия с готовностью разложила перед госпожой одно из собственных платьев и покрывало, из тех какие успела в спешке прихватить после изгнания из дворца.

- Помоги! – призвала Сабина подругу, чтобы та помогла ей раздеться, и, стащив с себя тяжелое воинское облачение и тунику, подошла к источнику, чтобы умыться.

- Зачем здесь цветы? – удивилась она, заметив множество прекрасных букетов и венков из свежих цветов, которыми был со всех сторон украшен гранитный подступ к роднику.

- Египтяне говорят, что в источнике живет божество воды и потому приносят сюда дары, чтобы божество не ушло и источник не засох.

- Не верю в это, - презрительно усмехнувшись, проговорила девушка, с наслаждением омывая тело чистой прохладной водой. – Как можно поклоняться воде, которую они сами же используют для всяких нужд и без всякого почтения.

- Так уж у них заведено, это ж египтяне, - отозвалась Пантия, у которой на все был готов ответ. – Хотя и наши брухейонские кумушки взяли тот же обычай.

Закончив с омовением, Сабина надела легкое и нарядное шелковое убранство, предоставленное ей услужливой подругой.

- Что за крикливый безвкусный наряд, - недовольно посетовала госпожа, оглядывая себя со всех сторон. – Почему ты мои платья не взяла?

- Скажи спасибо, что я это-то успела захватить, меня ведь тоже с позором изгнали не только из дворца, но и из города.

Это замечание вернуло мысли Сабины к несправедливому и внезапному приговору:

- Что я сделала? За что он предал меня на поругание? Ты знаешь?

- У меня только одно объяснение – боги лишили его разума, – решительно заключила Пантия. – Или же… у тебя появилась счастливая соперница.

- Какой вздор, что за чушь ты несешь! У меня нет и не может быть соперниц! – запальчиво одернула Сабина рабыню.

- Ну значит он обезумел, - смиренно поспешила согласиться та, пожав плечами.

- Это из-за моей болезни! Все мужчины жестокие злобные существа, они не знают благодарности и любви, и готовы предать тебя в любой момент, когда ты меньше всего будешь к этому готова…

Она не могла понять причины его ненависти к ней, и никто не спешил ей что-либо объяснить. Чиновник, что в сопровождении ликторов явился к её постели, где она лежала ослабленная и больная, лишь зачитал ей приказ префекта отвести её под охраной в лупанар, где отныне она и должна находиться, зарабатывая там на хлеб и крышу над головой, что и было без промедления исполнено, причем ей не разрешили взять ничего из её вещей, лишь то самое домашнее платье, в котором её так же, под арестом, привели во дворец.

- А ведь я готова была оставаться ему верной женой до самой его смерти, и даже ты не представляешь, чего мне стоило это решение! Но кому нужна твоя верность, если ты ослабла и подурнела от хвори!- с горечью восклицала опальная префекторша.

- Так было всегда и будет, - меланхолично вздохнула Пантия, благоговейно вертя в руках шлем Валерия.

Сабина в грустной задумчивости опустилась на лавку:

- Что же мы теперь будем делать, Пантия? Куда пойдем? – голосом, полным безнадежной апатии, обратилась она к подруге.

- Скоро мы все узнаем, - беспечно отозвалась Пантия. - Но ясно, что теперь, по злой воле твоего бывшего мужа, нас ждет другая жизнь, в другом городе и под другими именами.

- Знаешь, я ведь всегда мечтала покинуть пределы Александрии, чтобы увидеть другие земли, те, что за морем. Наверное, там все по-другому…

- Что ж, возрадуйся, теперь боги исполнят твое желание, - безразлично проговорила Пантия, всецело увлеченная разглядыванием и примеркой к себе тяжелой кольчуги. - Послушай, да как ты только в этом ходила? Мне кажется, если я это надену, я и шагу не ступлю!

- Из того грязного логова в чем угодно побежишь со всех ног.

- Что верно, то верно. А ведь раньше ты никогда мне не говорила о подобных мечтах, Сабина, - усмехнулась Пантия ранее сказанному подругой, возвращая кольчугу на место и с боязливым любопытством берясь за меч. - Ты всегда стремилась стать во всем лучшей и первой, самой богатой, самой красивой, самой почитаемой среди людей, а вот про страсть к путешествиям что-то впервые от тебя слышу.

- Ты много чего не знаешь обо мне, Пантия, - не без укора заметила Сабина. – С чего ты взяла, что я тебе рассказываю о самом сокровенном? Это совсем не так. У меня много на душе такого, что и словами-то не скажешь.

- Ты просто устала и напугана. Вот и пытаешься выказать себя не такой как есть. Только меня не проведешь, подруга, прибереги эти уловки для других.

- Пантия, хотя бы ты не будь ко мне жестока теперь. И да, ты правду говоришь, мне сейчас очень плохо на душе. Но вместе с тем, я многое поняла. Знаешь, это удивительно, как будто глаза открылись.

- И что же ты поняла? – навострилась Пантия.

- Напрасно я отвергла любовь Валерия и поспешила к старику, прельщаясь его богатством. Теперь я поняла, что люблю его и всегда любила, и без его любви мне не жить. И знаешь, - с воодушевлением заговорила она, - я сейчас же скажу ему об этом. А ты, Пантия, как только он придет, оставь нас! Ты здесь будешь лишняя. И заодно предупредишь, если сюда кто-нибудь придет.

- Сабина, похоже ты от страха не в себе и не понимаешь сама, что ты говоришь, - с едва сдержанной угрозой в голосе проговорила Пантия, а в её руках сверкнул остро отточенный клинок. - Разве ты забыла, что ты сама подарила его мне? Теперь это мой мужчина, он любит только меня. Тебе бы надобно и думать забыть, чтобы вновь строить ему глазки.

- О чем ты? – рассмеялась Сабина, словно не замечая в руках подруги оружия – она и мысли не допускала, что оно ей может угрожать. - Валерий не раб, я не могу никому его отдавать, словно свою вещь. Он любит меня, а я его. Здесь и говорить не о чем. Ты должна уйти, Пантия, ты лишняя! - со злой усмешкой повторила госпожа.

- Говорю тебе, ты должна отказаться от него! Иначе тебе не жить! – побледнев от ненависти прошипела Пантия, уже открыто угрожая Сабине отточенным металлом, крепко сжав рукоять обоими руками и направив острие прямо на подругу.

- Как?! Ты смеешь угрожать мне?! Ты – мне! – в гневе воскликнула Сабина, сжав кулаки и надвигаясь на рабыню. – А ну-ка убирайся вон!

Внезапно свет померк в её глазах от смертельной боли, что, вместе с мечом, огнем пронзила все её тело и, судорожно охнув, девушка рухнула на земь.

- Я ведь предупреждала тебя! – сказала Пантия, без тени жалости созерцая дело своих рук. И затем, придя в себя и испугавшись, что её схватят за убийство, со всех ног устремилась прочь от источника.

Заметив стремительное бегство безумной рабыни ещё издали, Валерий уже заподозрил неладное, а подбежав к источнику, к своему ужасу нашел бездыханное тело бывшей возлюбленной, убитой его же мечом.

- Клянусь Юпитером, она убила её, - в отчаянии прошептал он, не веря своим глазам, и поспешил к телу девушки, в надежде обнаружить её ещё живой. Но надежды оказались напрасными.

Не успел он извлечь из тела убитой меч, как его оглушили пронзительные крики - казалось они достигают самих небес – несколько девушек, привыкшие в этом отдаленном и уединенном месте коротать сумерки в компании своих приятелей, напуганные видом окровавленного трупа женщины и убийцы, склонившегося над ней, подняли истошный испуганный вой, а сопровождавшие их юноши лишь глядели диким взглядом, не зная, что предпринять. Привлеченный криками, к источнику поспешил патруль, но, увидев своего командира – с обнаженным окровавленным мечом в одной руке и телом убитой, без сомнения этим же мечом, девушки в другой, солдаты застыли, словно вкопанные.

- Ну что застрял на месте, забыл предписание?! – гаркнул на солдата Валерий, отдавая ему меч.