Предстоятелей Христианской Церкви решено было собрать в Никее - из всех предполагаемых городов-претендентов именно ей в итоге было отдано предпочтение.

Немаловажным доводом послужило удачно месторасположение: одинаково хорошо доступный как с моря, с которым он сообщался посредством озера, так и с суши, этот цветущий и обширный торговый город обретался в самом сердце империи - в Вифинии, что создавало удобство прибытия и восточным епископам, и святым отцам из Испании и прочей Европы. Находившийся здесь императорский дворец и множество богатых домов обеспечивали размещение всех предполагавшихся членов собора – самих епископов, и, сопровождавших их, пресвитеров, диаконов и слуг. Всего ожидалось более двух тысяч человек.

Кроме того, близость к Никомидии, от которой Никея отстояла не более, чем на двадцать миль, позволяла императору без больших затруднений присутствовать самолично на соборе, следя за его деятельностью.

Повлияло и само имя города – его соименность победе втайне вдохновляла обе враждующие стороны.

Разослав пригласительные грамоты ко всем епископам Римской империи, Константин сделал все, чтобы облегчить святым отцам путешествие в Никею. Все путевые издержки и содержание прибывших на собор епископов Константин принял на счет казны, распорядившись, чтобы им предоставлялись безвозмездно почтовые лошади, тем же, чей путь лежал мимо почтовых дорог, он приказал доставлять вьючных животных.

Собор был Вселенским, ожидалось многочисленное собрание людей самого разного возраста и личных качеств, среди которых были исповедники, чудотворцы, престарелые святые отцы и молодые служители, ученые богословы и малообразованные, но истово верующие, прославленные в преданном служении владыки - всех этих людей объединяла единая христианская вера, и большинство из них, несмотря на все тяготы дальнего путешествия, отправились сюда, стремясь оградить и защитить свою веру от раскола – увы, но именно теперь, когда настало мирное, свободное от гонений, благодатное время повсеместного служения Христу, основанной Им Церкви стали угрожать внутренние распри.

Ариане, виновники и причина созыва собора, составляли самую малочисленную группу (что вовсе не смущало их боевой дух и не мешало им рассчитывать на победу). Помимо Ария, Евсевия Никомидийского и Феогния Никейского, сражаться за арианское учение прибыли Евсевий Кесарийский, Минофан Ефесский, Марий Халкидонский, Афанасий Аназаврский, Антоний Тарсский, Патрофил Скифопольский, Павлин Тирский, Феодот Лаодикийский, Григорий Беритский, Аэтий Лидийский, Секунд Птолемаидский, Феон Мармарикский.

Гораздо более внушительно выглядел лагерь поборников православия, ясно осознававших всю пагубность арианского учения для христианской веры и необходимость вести борьбу с этим заблуждением. Возглавлял открытых противников арианства Александр Александрийский. На его стороне стояли Осий Кордубский, Николай, архиепископ Мир Ликийских, Александр Византийский, Евстафий Антиохийский, Гелланик Трипольский, Макарий Иерусалимский, Иаков Низибинский, Спиридон Кипрский, Пафнутий Верхнефиваидский, епископ Фессалоникийский и другие святые отцы, готовые до последнего вздоха отстаивать истинную веру против ереси.

Но самую многочисленную группу участников составляли те, кто доселе не был близко ознакомлен с сущностью учения ариан, и потому не имел определенного доводами богословской науки мнения по поводу возникшего конфликта. Эти люди отвергали арианские выводы лишь на основании живой веры и были движимы желанием покончить с внутрицерковной смутой. Им предстояло сделать свой выбор на Соборе и именно их голос был решающим.

В ожидании прибытия императора Собор проходил в режиме предварительных, не официальных собраний. Прийти сюда мог любой желающий, и первый же день работы привлек в императорскую базилику, где проводились прения, тьму народу – от христианских священников, как прибывших на Собор, так и местных, до никейских языческих философов, живо интересовавшихся вопросами христианства и желавших разобраться в тонкостях этого учения; и, наконец, просто захожих любопытствующих горожан. Монументальное, довольно обширное строение, предназначенное специально для подобных многолюдных сборищ, оказалось переполнено людьми до отказу, здесь было тесно и шумно.

В центре собрания и всеобщего внимания пребывали арианствующие священники, а при них был подготовленный для зачитывания на собрании Символ учения, в котором в краткой тезисной форме излагалась доктрина Ария, доработанная и подредактированная им совместно с его единомышленниками-солукианистами за время его изгнания. Хотя именно для ознакомления с этим документом и собралось все это достопочтенное многолюдие, однако даже в кратком тезисном виде дочитать свой Символ Арию не пришлось. Первое же упоминание о тварности Логоса вызвало шквал негодования большинства западных священников, вполне ожидаемый поборниками православного учения во главе с Александром Александрийским, наблюдавшими за происходящим с отстраненным спокойствием, лишь переговариваясь негромко между собой.

Местное священство встретило чтение Символа вполне благосклонно, но было оттеснено окружившими Ария возмущенными его кощунственными изысканиями предстоятелями Западной Церкви. Несмотря на то, что предстоятели прекрасно понимали, какого рода доктрину они будут обсуждать на Вселенском соборе, знакомство с оригиналом из первых уст произвело на них громоподобное впечатление.

- Неслыханное богохульство!

- Что это за языческие сказки!

- Христопродавец! Где твои тридцать сребреников?!

Накал негодования был так велик, что дело легко дошло бы до рукоприкладства, не будь рядом влиятельных и верных соратников.

- Я призываю всех вас к спокойствию, достопочтенные владыки! – уверенно и властно возвысил голос Евсевий Никомидийский, выступая на первый план и тем самым перехватывая на себя удар всеобщего негодования.

Степенный и сытый, невозмутимый, излучающий самоуверенность и самодовольство, он выглядел словно антитеза сумрачному, угрюмому, высокого роста худощавому старику Арию.

Это выступление возымело успокаивающее действие - когда вместо скромного египетского пресвитера заговорил столичный архиерей, практически представлявший в глазах большинства собравшихся самого Константина, собрание заметно присмирело, предоставляя ему возможность высказаться.

- Достопочтенный александрийский пресвитер Арий – весьма уважаемый ученый человек, богослов, прославленный по всему Востоку и своим благочестием, и своей ученостью. Он пришел к этим, может быть для кого-то поразительным и на первый взгляд неприемлемым для устоявшейся церковной традиции, выводам лишь благодаря каждодневному, усидчивому и настойчивому труду в изучении Священного Писания, и нет ни одного слова в его Символе, которое не соответствовало бы букве Писания. Но ваше неприятие его доктрины вызвано лишь тем, что вы недослушали и недопоняли её.

Никто не отрицает божественную сущность Логоса. Никто не отрицает, что Логос есть Сын Божий, – лучезарно улыбаясь заговорил епископ. - И Сын именуется у нас не иначе как Жизнь, Истина, Разум и Путь - и воистину по справедливости, ибо каким бы образом могли жить все сотворенные существа, как не благодаря Жизни? Сын есть Истина, ибо как стояли бы они в истине, если бы не происходили от Истины? Как могли бы мы быть разумными существами, если бы прежде нас не был рожден божественный Логос – Слово и Разум? И как мудрствовали бы, если бы не было Премудрости? «Христос Божья премудрость» - говорит апостол Павел. – Премудрость же предначертывает и содержит в Себе начала всей твари. Слово и Премудрость называется также Путем, ибо Она приводит к Отцу приходящих через Неё.

Достопочтенный Арий ни в чем не предал и не отошел от истинной христианской веры. Но никто из тех, кто знает Священную библиотеку, а это все собравшиеся здесь, не будет отрицать того, что говорит сама Премудрость устами великого праведника и пророка: «Господь создал Меня в начало путей Своих, прежде созданий Своих. Я родилась, когда ещё не существовало бездны, не было источников, обильных водою…» Ведь здесь прямо указывается, что было время, когда Сына не было, что Он не предвечен. Хотя и рожден Отцом, но отстоит от Него, как всякое творение. Предвечен лишь Всемогущий Творец, а Логос – есть наивысшее творение Божие. Кто же считает иначе и берется утверждать, что Отец и Сын едины - впадает в ересь. Не Сын ли сказал некому человеку, обратившемуся к Нему «учитель благий»: "Что ты называешь Меня благим, никто не благ, как только один Бог". Не Сын ли, высшее создание Божие, молился: "Боже Мой, Боже Мой! Для чего ты оставил Меня!» Не Отец ли воскресил Сына из мертвых?! Что скажете вы на это, достопочтенные епископы, прежде чем обвинять ученого человека, познавшего истину и не желающего ничего более, чем донести её до заблуждающихся?

- Вот как раз это и есть очевидное и злокозненное заблуждение! – сквозь грозный гул, вновь воцарившийся в базилике, подступился к епискому, преисполненный праведного негодования, пресвитер Викентий - священник, вместе с пресвитером Витоном прибывший из Рима заместо престарелого и слишком больного для дальних путешествий Сильвестра. - Ведь сказано, что Сын от Бога!

- Учение пресвитера Ария ни в коей мере не отрицает этой истины, – невозмутимо отвечал ему Евсевий, демонстративно отстраняясь. - Разумеется Сын – от Бога, так же как все другое, вся тварь от Бога. Ведь сказано в Писании: Бог един, от Него же вся!

- Но ты не можешь спорить с апостолом, который именовал Сына силой Божией!

- Кто же будет спорить с этой истиной? Только безумный еретик, разве что. Вся тварь – сила Божия. Ведь и гусеница называется силой Божией.

Пресвитер Викентий удрученно смолк, отступив и обдумывая, как бы половчее вскрыть очевидную для него явную ложь, завернутую в плотные пелена незыблемых истин.

- Но ведь Сын - это образ ипостаси Отца! Как же вы смеете кощунствовать, называя Его творением?! – попытался поддеть лжеучение Никасий Дижонский, на что услыхал невозмутимый ответ, что и о простых людях то же говорится в Писании.

- Ибо по образу и подобию создал нас…

Окружившие ариан со всех сторон, преисполненные негодования епископы и пресвитеры раз за разом терпели поражение, пытаясь оспорить и опровергнуть богохульную доктрину и, казалось, уверенно противостоявший их натиску епископ Никомидийский, словно несокрушимая твердыня державший эту оборону, вот-вот рассмеется в лицо разъяренным, но бессильным противникам.

- Если бы вы разумели Божественные Писания, то не осмелились бы хулить Творца всяческих, называя Его тварью и созданием! - Евсевий обратил взор на произнесшего эти слова – его внимание, прежде всего, привлекла вызывающе спокойная и абсолютная убежденность в собственной правоте, которая в них прозвучала, - и встретил довольно неприятный колкий взгляд неизвестного ему, ничем не примечательного и весьма молодого ещё священника.

- Это тот самый дьякон, - многозначительно и с нескрываемой ненавистью бросил негромко Арий.

- Если бы вы могли разуметь слова блаженного Павла, который пишет к Коринфянам: «Ибо вы знаете благодать Господа нашего Иисуса Христа, что он, будучи богат, обнищал ради вас, дабы вы обогатились Его нищетою», то никак не осмелились бы называть Сына неподобным Отцу, - говорил тем временем Афанасий, привлекая к себе все больше слушающих, и по мере того как он говорил, в базилике становилось все тише, вплоть до того, что, наконец, могло показаться, будто и сами стены превратились в слух.

Вы говорите: "Бог Отец воскресил Его из мертвых. Может ли быть Воскрешенный из мертвых подобен Воскресившему Его"?

Если блаженный Павел говорит, что Отец воскресил Сына Своего из мертвых, то Иоанн повествует: Иисус сказал «разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его. А он говорил о храме тела Своего». Из этого ясно, что поскольку воскрешено тело, то у Павла говорится, что воскрешен из мертвых Сын, потому что относящееся к телу Его говорится о лице Его. Таким же образом, когда говорится, что Отец дал жизнь Сыну, понимать нужно жизнь, даруемую плоти. Ибо если Сын есть жизнь, то для чего жизни принимать жизнь?

Если Отец сотворил все через собственное Слово Свое и через Сына, то явно, что через Него же совершил и воскресение плоти Его, через Него же и воскресил Его, через Него дает Ему и жизнь. Воскрешается Он по плоти как человек и приемлет жизнь как человек, по виду став как человек, но, как Бог, сам воскрешает храм Свой и дает жизнь плоти Своей.

И если говорит: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» То говорит это от нашего лица, потому что, Он, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек, смирил Себя, быв послушным до смерти крестной; и, как говорит, Исаия: Он взял на Себя наши немощи и о нас болезнует. Поэтому не о Себе болезнует, но о нас; не Сам Он оставлен Богом, но оставлены мы и ради нас, оставленных, пришел Он в мир. И когда апостол говорит: потому и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, говорит это о храме, то есть о теле Его.

Ибо не Вышний возносится, возносится же плоть Вышнего, и плоти Вышнего дал Ему имя выше всякого имени. Не Божие Слово по благодати прияло то, чтобы именоваться Богом, но плоть Его вместе с Ним наименована Богом. Не сказано: Слово стало Богом, но Слово было Бог, то есть всегда был Бог Слово, и этот Бог сделался плотью, чтобы плоть Его сделалась Богом Словом, как и Фома, осязав плоть Его, воскликнул: Господь мой и Бог мой, то и другое вместе именуя Богом. Во плоти осязаем был Сын и Отчее Слово и что и то, и другое в Божественном Писании наименовано осязаемым Словом жизни.

И когда говорит: ибо ещё не было на них Духа Святого, потому что Иисус ещё не был прославлен, о плоти говорит. Ибо прославляется не Господь славы, но плоть Господа славы, она приемлет славу, с Ним вместе восходя на небо. Потому и Дух сыноположения не был ещё в человеках, потому что воспринятый от нас начаток не восшел ещё на небо.

И если говорит: «Что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог, то говорит это Бог, по плоти Своей и Себя сопричисляя к человекам и сообразуясь с понятием пришедшего к нему, потому что юноша почитал Его простым человеком, а не Богом. И ответ имеет следующий смысл: если почитаешь Меня человеком, а не Богом, то не называй Меня благим, ибо никто не благ, потому что благость свойственна не человеческому естеству, но Богу. И далее говорит: Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах, и взяв крест, следуй за Мною. А этим Господь показал, что и Ему свойственна благость. Ибо кто идет вслед неблагого, тот может ли наследовать вечную жизнь?

Все приведенные тобой уничижительные речения, употребленные Господом, относятся к Его обнищанию, чтобы мы в Нем обогатились, а не хулили по ним Сына Божия. И Сын Божий для того сделался Сыном Человеческим, чтобы сыны человеческие, то есть сыны Адамовы, сделались сынами Божиими. Ибо Слово вечно рожденное свыше от Отца, рождается долу во времени от Девы Богородицы Марии, чтобы рожденные первоначально долу родились вторично свыше, то есть от Бога. Потому Сын единую Матерь имеет на земле, а мы имеем единого Отца на небе. Потому-то именует Себя Сыном Человеческим, чтобы люди именовали Бога Отцом на небесах. Сказано: Отче наш, сущий на небесах!

Если же Бог родил к бытию Премудрость прежде не существовавшую, как вы утверждаете, приводя слова пророка, то Он или не мог родить Её прежде, или мог, но не хотел. Всем ясно что предположить то и другое и нелепо, и нечестиво, в том и другом случае обнаруживается, что Бог или возвысился из состояния неспособности в состояние способности, или же медлил и откладывал родить Премудрость. Вот почему правильно признавать Бога Отцом единородного Сына своего, от Него рожденного и от Него получающего бытие, без всякого начала. И должно верить, что Премудрость рождена вне всякого начала.

- Но у Матфея сказано: «Все предано Мне Отцом Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца», – проговорил в ответ Евсевий, все также надменно улыбаясь и стараясь сохранять прежнюю самоуверенность, но взгляд его, обращенный на невесть откуда взявшегося наглого выскочку, подернулся презрительной мутным волоком. - Если все предано, то было, когда не имел сего. Если бы был подобен, то всегда имел бы и не было бы Ему нужды принимать все творение.

- Ты неверное толкуешь, - ни на мгновение не смутившись, отвечал Афанасий, уже достаточно знакомый со всеми доводами ариан. - Приведенные слова не означают господство над вещами сотворенными. Поскольку все через Него начало быть, то излишне было бы предавать Господу то, чему Он Сам Создатель. Он был Господь сотворенному по тому уже, что Сам же все и сотворил. Вникни в несообразность своих слов, что уже по сотворении все предано сотворившему. Если же утверждаешь, что все предано, и на принятии Отец устранился, то впадаешь в баснословие, будто бы Отец, предав Сыну, Сам отступился от мира.

- Если все предается Сыну, то Отец прекращает власть свою над тем, что предано Сыну, - с готовностью кивнул Евсевий, в заблуждении предполагая, что соперник оступился и с радостью цепляясь за эту иллюзию, как утопающий за соломинку, - потому что вместо Себя поставляет Сына, о том ясно говорится у Иоанна: «Ибо Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну»!

- Да заградятся на век уста, говорящих неправду, – тонко улыбнулся, в свою очередь, Афанасий. - Сам Отец не лишился владычества. Бог ни в чем не имеет нужды и не по необходимости принял помощь Сына; но, будучи Отцом Сыну, через Него и в Нем промышляет о твари, так что и воробей не падет без Отца, и трава не оденется без Бога. Но как сказано и у Иоанна: Иисус же говорит им: Отец Мой доныне делает, и Я делаю.

Как свет неотделим от солнца, так Божественная сущность Слова соединена по естеству с Отцом Своим. И так как Спаситель сказал: «Все, что имеет отец, есть Мое», то это значит, что всегда пребывает Он с Отцом. Слова: «что имеет» – дают понять, что Отец имеет владычество, а слова: «есть Мое» – показывают нераздельное единение. И когда хочешь представить что о Сыне, тогда познай прежде, что есть в Отце, и потом веруй, что то же самое есть и в Сыне. Если Отец есть тварь, или произведение, то и Сын тоже. И если позволительно сказать об Отце, что было, когда Он не был, то пусть будет это сказано и о Сыне. Но если нечестиво утверждать, что есть это в Отце, то да будет нечестиво представлять это и в Сыне.

Ибо что принадлежит Отцу. То принадлежит и Сыну; кто чтит Сына, тот чтит пославшего Его Отца; кто приемлет Сына, тот с Ним приемлет и Отца; кто видел Сына, тот видела и Отца.

Поэтому как Отец не тварь, так не тварь и Сын, и как невозможно сказать об Отце, что было когда Он не был, так неприлично говорить того и о Сыне.

Напротив же того, как в Отце – нескончаемость бытия, бессмертие, вечность, несозданность, так точно следует думать нам и о Сыне...

Надменная самодовольная улыбка епископа Никомидийского испарилась с его лица незаметно для него самого.

***

Вне дебатов, на которых ариане терпели поражение за поражением от несносного александрийского диакона, Арий со товарищи не переставали предпринимать попыток перетянуть на свою сторону побольше сторонников в частных беседах с участниками Собора. Не оставлял надежды Арий заручиться поддержкой и прославленного в чудотворцах архиепископа Мир Ликийских, которого сам Арий весьма уважал и почитал, и который, явно по недоразумению, пребывал на стороне епископа Александрийского.

Не застав архиепископа в его аппартаментах и разузнав от ближайшего окружения ликийца, в какую сторону тот направился, Арий, в сопровождении Евсевия Кесарийского, направился туда же, и, лишь завидев меж миртами Николая, идущего в сторону дворца, оба поспешили навстречу чудотворцу.

- Благодать тебе и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа! – елейно обратился к архиепископу Арий. – Позволь нам с епископом Кесарийским сопроводить тебя и беседовать с тобой. Ибо мы, так же как все наши братья, питаем в душе надежду, что, ознакомившись с нашими взглядами полнее, ты оставишь лагерь савеллианствующего еретика Александра, – и так как Николай все молчал, заговорил уже смелее: - Если ты выслушаешь нас, преподобный отче, то поймешь, что Сын, являясь совершеннейшим из Божиих созданий, при этом никак не может быть подобен Отцу… - Арий внезапно смолк, отпрянув и болезненно схватившись за челюсть: поток богохульной ереси был остановлен сокрушительной оплеухой.

***

Торжественное открытие собора и начало официальных заседаний было назначено Константином на воскресный день. После праздничной литургии, помолясь, святые отцы приступили к догматической деятельности.

В императорском дворце, в наиболее обширном из всех его помещений, были во множестве расставлены скамьи для приглашенных на заседание архиепископов и епископов. Из пресвитеров к официальным обсуждениям в присутствии императора допущен был Арий и представители папы Сильвестра.

Итак, рассевшись в должном порядке, христианские предстоятели в глубочайшем молчании ожидали появления императора. Наконец, словно первые лучи зари, предвещающие явление светила, в зале друг за другом появились несколько человек, из числа преданнейших и самых приближенных друзей священного двора. Когда же и они остановились и замерли в почтительном преклоненном ожидании, собравшиеся были удостоены лицезреть самого повелителя Востока и Запада – облаченного в светлые одежды и источающую багряно-огненный блеск порфиру, украшенного сиянием золота и драгоценных камней, величественного ростом, красотой и осанкой - императора Константина.

Все присутствующие, как один, поднялись с мест, приветствуя его. Для императора было подано невысокое золотое сиденье и только после того, как сел Константин, уселись по местам и все остальные.

Заседание Вселенского собора открывалось краткой речью председателя собора - Евстафия Антиохийского – известного своей ученостью богослова, почитаемого и паствой, и клиром, который от лица всех присутствующих иерархов Церкви приветствовал императора и вознес за него благодарение Богу.

Выслушав приветствие отцов собора, в наступившей после речи Евстафия почтительной тишине, Константин, в свою очередь, обратился к собранию предстоятелей с приветственной речью:

- Целью моего желания, други, было насладиться созерцанием вашего собрания. Достигнув этого, я благодарю Всецаря за то, что сверх других бесчисленных благ, он даровал мне узреть и это лучшее из всех благо, — разумею то благо, что вижу всех вас в общем собрании, и что все вы имеете один общий образ мыслей. Итак, да не возмущает нашего благополучия никакой завистливый враг, и после того как, силой Бога Спасителя, богоборчество тиранов совершенно низложено, да не порицает Божественного закона коварный демон; ибо внутренний раздор Церкви для меня страшнее и тягостнее всякой войны и битвы, это печалит меня более чем все внешнее. Посему, когда волей и содействием Всеблагого я одержал победу над врагами, то считал первым долгом воздать благодарение Богу и радоваться с теми, которых он освободил через меня. Потом, против всякого чаяния, узнав о вашем несогласии, я не оставил и этого без внимания, но, желая содействием своим уврачевать зло, немедленно собрал всех вас. Радуюсь, видя ваше собрание, но думаю, что мои желания тогда только исполнятся, когда я увижу, что все вы оживлены единым духом и блюдете одно общее, миролюбивое согласие, которое, как посвященные Богу, должны вы возвещать и другим. Не медлите же, о други, служители Божьи и благие рабы общего нашего Владыки Спасителя, не медлите рассмотреть причины вашего раздора в самом их начале, и разрешить все спорные вопросы мирными постановлениями. Через это вы и совершите угодное Богу, и доставите величайшую радость мне, вашему сослужителю.

Эта речь была произнесена на латинском - официальном языке империи. Все слова императора были повторно произнесены на греческом одним из приближенных людей Константина. Далее же собор проходил на греческом языке.

После приветственной речи император предоставил слово занимавшему одно из почетных первых мест на соборе епископу Никомидийскому. Это было вполне обоснованно - начинать собор с выступления представителя партии, ради обсуждения сомнительной доктрины которой собрались все присутствующие.

Евсевий представил на суд собравшихся хорошо уже знакомый им по предварительным собраниям арианский Символ – не в пример предыдущим попыткам чтения этого документа – на этот раз он был зачитан без помех и в полнейшей тишине.

- Все это звучит как самое нечестивое богохульство и причиняет безмерную скорбь всем присутствующим, - с кроткой грустью и укором вынужден был резюмировать председатель собора по окончании слушания, - что могло заставить тебя, преподобный отец Евсевий, принять под защиту подобные изыскания, противоречащие как богодухновенным текстам Писания, так и Преданиям отцов?

- Это не так, преподобный отец Евстафий, Символ Ария ни в чем не противоречит святым текстам. Он лишь открывает то, что было доныне сокрыто под покровом духовного мрака и открылось избранному Богом пресвитеру Арию и нам, его последователям.

- Человеку свойственно ошибаться, даже ученому пресвитеру и мудрейшему из богословов. И уж тем более приписывать богодухновенность своим мнениям и текстам – не это ли свойство гордыни, самого страшного из смертных грехов? Когда Христос говорит, что Он и Отец едины, а его любимый ученик пишет, под диктовку Святого Духа: "В начале было Слово и Слово было Бог", то тщетны всякие попытки разрушить эти божественные истины. Они лишь вносят смуту в умы слабых в вере, но не могут поколебать мысли тех, кто в вере крепок.

Евсевий Никомидийский, уже приготовившийся пуститься в прения, заметил упреждающий знак от своего собрата по доктрине – епископа Кесарийского, и промолчал.

Поскольку явных защитников лжедоктрины больше не нашлось, то арианский Символ, изъятый председателем собора у епископа Никомедийского, был разорван на глазах отцов собора и к их общему одобрению.

- Итак, собор единогласно признал учение пресвитера Ария превратным, не соответствующим православным истинам и подлежащем анафеме, – констатировал епископ Антиохийский. – Теперь же, преподобные отцы, мы обязаны закрепить вероучительные истины в точной и краткой формуле, которая защитит нашу веру от посягательств со стороны подобных лжеизысканий и ересей.

- Такая формула уже составлена, дорогие мои братья во Христе, - с готовностью отозвался Евсевий Кесарийский. – Вам лишь остается выслушать и утвердить её. Но заранее уверяю вас, что каждая её буква соответствует букве Священного Писания и Преданию святых отцов:

«Веруем во единого Бога Отца Вседержителя, Творца всего без исключения видимого и невидимого. И во единого Господа Иисуса Христа, Логос Божий, Бога от Бога, Света от Света, Жизнь от Жизни, Сына единородного, перворожденного всей твари, прежде век от Отца рожденного, через Которого и произошло все; ради нашего спасения воплотившегося и жившего между людьми, и пострадавшего, и воскресшего в третий день, и восшедшего к Отцу, и имеющего прийти снова во славе судить живых и мертвых. Веруем и во единого Духа Святого. При этом веруем, что каждый из Них есть и существует: Отец – истинно Отец, Сын – истинно Сын и Дух Святой – истинно Дух Святой, как и Господь наш, посылая на проповедь Своих учеников, сказал: Идите и научите все народы во имя Отца и Сына и Святого Духа.»

- Что же, действительно, этот Символ чужд еретических формул и наполнен библейскими изречениями, - подтвердил епископ Антиохийский, так же, как император, который благосклонно одобрил зачитанный епископом Кесарийском Символ, подтвердив, что всегда и сам мыслил христианскую веру согласно этой формулировке.

Однако то явное расположение, с которым данная формула была воспринята Арием и Евсевием Никомидийским, а также остальными арианами, не могло не вызвать подозрений отцов собора.По первому впечатлению в Символе не было ничего не правильного, противоречащего вере Христовой, но в то же время не было ничего, с чем не согласились ариане. Поэтому документ был подвергнут самому пристальному рассмотрению, и очень скоро в нем проявились довольно скользкие общие места, что могли быть использованы арианами для оправдания и продвижения своих еретических мнений, допущенные епископом Кесарийским в его Символе не то по недомыслию, не то злонамеренно. Эти подозрительные формулировки необходимо было изъять и заменить на более догматически точные. Чем и занялся собор.

Контантин так же принимал участие в прениях, однако, не желая использовать свое влияние на мнения отцов и стеснять деятельность собора, по большей части предпочитал наблюдать за происходящим, лишь время от времени, для поддержания мирной обстановки споров, принимал сторону одного или разубеждал другого.

Прежде всего отцам собора показалось подозрительным выражение «всего без исключения», которое тут же предложено было выбросить из текста Символа.

- Стоит ли убивать драгоценное время государя подобным блохоискательством?! – тут же недовольно возмутился Евсевий Никомидийский, - этот оборот говорит только о том…

- Только о том, что Сын Божий согласно этому Символу может быть отнесен к твари! Если говорим «всего без исключения», то таким образом как бы оставляем арианскую ересь, допуская, что Бог Отец есть творец и Сына.

Это замечание архиепископа Александрийского вызвало горячую поддержку большинства, и арианам пришлось смириться с этой поправкой, равно как и со всеми последующими.

Термин «Логос Божий» был изъят из Символа, как отсылающий одновременно и к языческой философии, и к арианской ереси. Ведь именно Арий пытался утвердить Логос, созданный некогда Богом, как посредствующее орудие между Богом и миром, отрицая и всемогущество Отца и единородность Сына. В итоге обсуждения отцы собора заменили «Логос» на более уместное для христианского Символа «Сын Божий».

Было выброшено выражение "перворожденного всей твари", способное подать повод к мнению, что Сын есть только первое творение Отца. Была убрана из Символа и его заключительная часть, слишком явно и резко разделявшая лица Троицы.

- Чтобы воспрепятствовать в дальнейшем новым еретикам причислять Сына Божия к твари, необходимо чтобы в православном Символе упоминалось несотворенность Господа – да будет так: прежде век от Отца рожденного, несотворенного!

- Долженствует упомянуть об истинности, вместо Жизнь от Жизни да будет «Бога истинного от Бога истинного».

- Верно! Бога истинного от Бога истинного, рожденного и несотворенного.

- Хорошо, хорошо, преподобные отцы собора! – после продолжительных прений высказался Евсевий Кесарийский, держа в руках новый вариант Символа. – И ещё раз повторяю, что вы зря подозреваете меня в злонамеренности, мы все исповедуем веру так, как приняли от предшествовавших нам епископов и как научились ей от Божественного Писания. Я готов учесть и принять все ваши поправки, и сам вполне соглашусь со многими из них. Таким образом, думаю, законченный вариант Символа больше не вызовет ни у кого сомнений:

- Итак. "Веруем во единого Бога Отца Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Бога от Бога, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, Сына единородного, прежде век от Отца рожденного, несотворенного, через Которого и произошло все; ради нашего спасения воплотившегося и жившего между людьми, и пострадавшего, и воскресшего в третий день, и восшедшего к Отцу, и имеющего прийти снова во славе судить живых и мертвых. Веруем и во единого Духа Святого.»

Зачитав готовый Символ, епископ Кесарийский окинул взглядом отцов собора, удостоверяясь, что новый текст не вызвал ни у кого ни возражений, ни упреков.

Государь, с благословения Божьего и с твоего высочайшего попечительства отцами собора, собранными тобой для выработки догматической формулы, составлен точный Символ нашей христианской веры, - с великой радостью подвел итог деятельности собора епископ Кесарийский. – Символ, который не оставит места противоречию и распрям в христианской Церкви.

- Друг мой, во истину благодать Божья снизошла на ваше собрание, и составленный Символ во всем и с предельной точностью выражает истины христианской веры. Но для совершенной законченности, по моему мнению, в нем не хватает одного слова, - Константин окинул взором все собрание отцов и произнес: - Единосущный Отцу, Сын рожденный из сущности Отца. Так мыслю, что это слово, не допускающее никакого недомыслия, внесенное в Символ, поставит точку во всяких спорах, как ныне, так и в будущем.

Рассчитывавший на безусловное одобрение со стороны Константина и получивший удар откуда не ждал, епископ Кесарийский переменился в лице. Однако промолчал, не желая спорить с императором. Зато не смолчал епископ Никомидийский, подначиваемый Арием и другими арианствующими священниками, на которых замечание императора произвело действие камня, брошенного в улей.

- Государь, именуя Сына частью Отца, мы уклоняемся в страшную ересь, обезличивая Его!

- Лживое мнение, осужденное некогда отцами в Антиохии не имеет никакого отношения к единосущности Сына Отцу! – тут же с готовностью возразил ему Осий Кордубский. – А единосущность не означает, что Сын есть часть Отца, а отмечает лишь отличие Сына от тварей, как имеющего высшую сущность и указывает на подобие Сына Отцу во всем и на происхождение Его из ипостаси Отца. Кроме того, термин, предложенный государем, устраняет возможность савеллианского слияния Лиц Святой Троицы, потому что всякий данный субъект может быть единосущным только кому-нибудь другому, а не самому себе. Таким образом, слово единосущный учит и о единстве Сына с Отцом по существу и о некотором различии между Ними, предполагающем личную самостоятельность каждого. Оно в совершенстве выражает истину Церкви о Втором Лице Святой Троицы и не допускает никаких перетолкований.

С этим объяснением согласились все отцы и после внесения самого важного термина, ко всеобщей радости кроме возмущенных этой поправкой ариан, которым пришлось волей-неволей унять свою злость и смириться с ней только из-за того, что внесена она была самим Константином, - формула Символа христианской веры приобрела строго догматичный и законченный вид и, включая анафематизм, стала выглядеть следующим образом:

«Веруем во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, рожденного от Отца, единородного, т.е. из сущности Отца, Бога от Бога, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, несотворенного, единосущного Отцу, через Которого произошло все, что на небе и на земле. Нас ради человеков и нашего ради спасения сшедшего и воплотившегося, вочеловечившегося, пострадавшего и воскресшего в третий день, восшедшего на небеса и грядущего судить живых и мертвых. И в Духа Святого.

Говорящих же, что было, когда не было Сына Божия, и что Он не существовал до рождения, и утверждающих, что он произошел из не-сущего или имеет бытие из другой ипостаси или сущности, или что Он создан, или превращаем, или изменяем, анафематствует кафолическая Церковь.»

Все присутствующие на соборе предстоятели подписались под соборным определением. За исключением Ария и, оставшимися верными ему, Феоны Мармарикского и Секунда Птолемаидского, за что эти последние подверглись вместе с ним ссылке.

На следующем собрании Вселенского собора в Никее был рассмотрен вопрос о праздновании Пасхи, поскольку касательно спасительного праздника Пасхи существовали разногласия среди христиан, и некоторые другие накопившиеся в Церкви проблемы и вопросы уже скорее практического, нежели догматического характера.

А завершился Никейский собор пышным и многодневным празднованием двадцатилетия правления Константина, прозванного по своим деяниям Великим.