Лесная поляна, что в летнюю пору расцветала в самой темной и непроходимой глуши, была залита солнечным светом.

Каждый божий день юноша и девушка приходили сюда, чтобы немного прогуляться среди душистых трав и разговаривать — все равно, о чем, обо всем на свете — им просто нравилось быть рядом, нравилось смотреть друг на друга и говорить друг с другом, со вниманием и интересом вслушиваясь в каждое сказанное слово. Потом девушка уходила, а юноша возвращался в запрятанный среди лесной чащобы ведьмин домик, где с самой весны скрывался от убийц сын королевы Юдифи.

День за днем прошло лето, но и подоспевшая в свой срок, теплая аквитанская осень не изменила их привычек. И сегодня по-летнему солнечная и все ещё радующая глаз цветением лужайка вновь встречала их.

Общие тревоги очень сблизили этих людей. Тяжелая болезнь принца заставила объединить усилия и вместе, рука об руку, биться со злой хворью. Волей-неволей им пришлось научиться действовать дружно и слаженно, и отлично понимать друг друга даже без слов - с полу-взгляда, легкого кивка, еле уловимого взмаха руки — и вот, после нескольких тяжелейших недель борьбы с недугом, юной лекарше и её помощнику удалось изгнать болезнь из мальчика, снова поставив его на ноги. Их радости не было предела, когда мальчик впервые пришел в себя, когда бред и горячка покинули его, когда с каждым днем он становился все крепче, а лихорадка наконец вынуждена была навсегда отступиться от ребенка.

Но осень принесла новые тревоги.

Едва Элисена прослышала о том, что в Бурже вновь со дня на день объявится муж Альберги, девушка поспешила исполнить обережный ритуал, ограждавший убежище принца от любого чужака. Заговор, произнесенный во время ритуала, должен был направить стопы, все равно, - случайного ли путника, или самого врага, - мимо лачуги, сделав её невидной для чужого глазу.

Кроме того, пока сеньор Лантберт пребывал в Бурже, Элисена, дабы избежать новых допросов и слежки, не только временно перестала навещать тайное убежище принца, но и вовсе старалась не показываться мужу сестры на глаза, для чего почти не покидала своей комнаты, неустанно молясь о том, чтобы граф Дижонский вместе со своими баронами поскорее покинули пределы Буржа.

И все же, не смотря на все меры предосторожности, однажды ей довелось столкнуться с ним. Сбежать не удалось - он успел схватить её за руку.

- Всё спешишь, сестрица, - бросил он ей, грубо дернув за предплечье, привлекая ближе к себе.

Напуганная до слез его грубостью, она оглянулась по сторонам в поисках возможной защиты, но около лестницы, ведущей на женскую половину дома, где они столкнулись, как назло в эту пору не было ни души.

- А ты весьма искусно изображаешь из себя святую невинность… - под его сумрачным взглядом Элисена была ни жива ни мертва от страха, боясь не только молвить слово, но даже дышать. - ...точно так же, как твоя сестра. Только вот что - не думай, что тебе удалось провести меня своими ведовскими уловками. Я знаю, кого вы с твоей сестрой прячете здесь, в лесу. И можешь не сомневаться, очень скоро я вернусь сюда, чтобы убить его, - сказав так, он отпустил её руку, которую больно сжал при последних словах, и ушел прочь, больше не оглядываясь.

- Однако сеньору Лантберту нелегко будет исполнить свои угрозы, - с улыбкой говорила Элисена Нитхарду, одновременно ловкими движениями тоненьких пальцев сплетая меж собой стебли желтых и лазоревых хризантем, что покрывали поляну и тунику девушки — сорванные цветы она сложила у себя на коленях, чтоб сподручнее было плести венок. Прошел без малого месяц с тех пор как муж Альберги оставил Бурж, пообещав в скором будущем расправиться с принцем, и молодые люди в своих разговорах все чаще возвращались к этим угрозам. - Я знаю как сделать, чтобы ни один человек не нашел сюда дорогу, - уверенно добавила девушка.

- И все же плохо то, что до сей поры нет вестей от вашей сестры, Элисена, - отвечал Нитхард - он вовсе не видел причин для подобной самоуверенности, - мы здесь вынуждены пребывать в полнейшем неведении относительно происходящего. А меж тем, возможно, имеет смысл теперь Карлу искать другое, более надежное убежище.

- И не грех ли вам говорить так, - девушка с укоризной покачала головой, - вот уже и лето прошло, а никто так и не смог найти вас. Здесь и только здесь вы с Карлом будете в безопасности, спрятанные словно под плащом самой Богородицы.

Её слова ничуть не убедили его.

- Думаю, если ваш родственник действительно задастся целью открыть убежище принца и начнет вместе со своими людьми шаг за шагом обследовать лес, он обязательно найдет нас, - упорствовал Нитхард.

- Послушайте, откуда в вас столько неверия, ведь вы же инок? - с искренним удивлением молвила девушка, заставив Нитхарда замолчать и согласиться с ней — пожалуй, Элисена права, что тут возразишь. Не иначе, что устами этой чудесной девушки с ним сейчас и впрямь говорит сама Пресвятая Дева.

- Все обойдется, - безмятежно продолжала Элисена, - видели бы вы, как отважно Альда повергла этого страшного врага! Вам не о чем беспокоиться с такой надежной охраной, - девушка заразительно рассмеялась.

Нитхард тоже улыбнулся шутке, забыв про все свои опасения.

- Вам следует довериться божьему промыслу, - серьезно и убежденно добавила Элисена, а затем, одной рукой слегка прибрав со лба собеседника вихрастые пряди волос, другой надела ему на голову только что сплетенный венок и вновь весело улыбнулась, чтобы приободрить его.

- Элисена, вы самая красивая девушка на всем свете! - улыбнулся ей в ответ Нитхард, глядя на неё с искреннем восхищением.

«...будь краса неземная моей суженой» - тут же припомнилось девушке.

Страшная сказка о похищенной дьяволом ведьме, рассказанная когда-то сестрой, навсегда запечатлелась в сердце Элисены. Она помнила её наизусть от первого до последнего слова, и теперь ужасная легенда словно начала сбываться наяву.

Девушка внезапно переменилась в лице, побледнев, и посмотрев на Нитхарда так, словно он в одно мгновение превратился в самого дьявола.

- Простите! Простите! - поспешил горячо произнести он, с самым искренним раскаянием в голосе, прочитав по выражению её испуганного лица, что он совершил некую великую оплошность.

«Зачем я сказал самая красивая, я же хотел сказать самая лучшая» - пронеслось у него в голове.

Элисена замерла в нерешительности. Но нет, Нитхард всё не превращался в адское отродье, а оставался прежним, и к тому же с самым смиренным видом просил прощения.

- Никогда больше не говорите так, - тихо сказала она, внимательно глядя ему в глаза. Ужас прошел, но сердце все ещё бешено колотилось. - И никогда не смотрите так.

- Элисена, обещаю… - начал было Нитхард, но она вдруг отвернулась от него, прислушиваясь к чему-то.

- Сюда приближается всадник! - воскликнула она.

Не теряя времени, они со всех ног бросились к домику - в одно мгновение пересекли поляну и очень скоро оказались возле лачуги. Топот копыт теперь был явственно слышен и Нитхарду.

- Спасайтесь, Карл! - крикнули они в один голос, но успели увидеть лишь растерянное лицо мальчика, как внезапно появившийся перед ними всадник, преградил им дорогу. Он остановил лошадь и сразу спешился.

- Бернард! - радостно заорал мальчик, быстрее стрелы ринувшись навстречу вновь прибывшему.

Бернард со смехом подхватил подбежавшего к нему принца на руки и к восторгу мальчика пару раз подбросил в воздух, как делал, когда Карл был совсем крохой.

- Это опекун принца, граф Барселонский, - сказал Нитхард Элисене.

«Обережный заговор не действует, - с досадой подумалось девушке. - Быть может, вернее будет если заменять вербену на руту?..»

***

На перекрестке большой дороги, пролегавшей через всю Бургундию с севера на юг, остановился небольшой отряд рыцарей.

- Теперь, други, нам надлежит расстаться, - сказал граф. - Отправляйтесь на юг, в Ним, и ожидайте меня там. Мне же предстоит вернуться в Ахен, у меня осталось там одно незавершенное дело.

- Сеньор Лантберт, не лучше ли будет кому-то из нас отправиться в Австразию вместе с вами? Нынче вам опасно появляться там, тем более в одиночку, - заметил один из баронов.

- Нет, Адельгар, это мое личное дело. Я должен забрать жену из монастыря, где она скрывается от мести врагов. Ждите нас в Ниме. Но если через месяц меня там не будет, значит меня уже нет на этом свете.

Сказав так, Лантберт простился со своими немногочисленными оставшимися в живых баронами, каждого обняв и назвав по имени.

Через несколько недель после этого разговора состоялось собрание знати в Ахене. Поводом для данного конвента послужило весьма торжественное и радостное для всех событие — примирение императора Людовика со старшим сыном, что означало прекращение смуты в империи, уже унесшей жизни многих достойнейших франков. Там же должен был состояться суд над людьми, что оказались недостойными советниками, сподвигнувшими сына императора на путь преступлений.

Перед всем народом Лотарь смиренно взмолил отца о прощении, и Людовик, как снисходительный и добродетельный отец, простил умоляющему все совершенные им злодеяния, потребовав и получив с него клятву никогда больше не предпринимать ничего вопреки отцовской воле или против своих братьев. Затем он обнял сына и возблагодарил Бога за его возвращение на праведный путь.

Настал черед суда над злонамеренными советниками Лотаря, а также над неверными слугами императора - над преступниками, что в нарушение вассальной клятвы посмели предать своего сеньора, разлучить его с семьей и подвергнуть несправедливому судилищу.

Однако к неудовольствию как самого Людовика Благочестивого, так и всех собравшихся на сейм франков с началом суда выходила какая-то заминка, и её виновником оказался первый советник.

- Государь, - обратился он к императору, - я вынужден уведомить вас, что для суда не все готово: ещё не все пособники смуты арестованы, и может статься так, что как раз самые отъявленные негодяи избегут справедливого возмездия. Да будет мне позволено просить вас о переносе суда до поимки всех преступников.

Знать недовольно зашумела.

- У нас никогда не будет возможности осудить всех замешанных в этом деле преступников. Сам Господь уже осудил их злодеяния, а их отец дьявол забрал их души. Мы будем судить тех, чью жизнь не унесла эпидемия, и кто остался в живых лишь для того, чтобы испить до дна чашу нашего гнева, - резонно заметил в ответ Людовик.

- Государь, у меня есть сведения, что человек, называвший себя ближайшим другом короля Лотаря, но на деле оказавшийся самым подлейшим и опаснейшим из его врагов, — жив и теперь скрывается от наказания. Я говорю о графе Лантберте - о самом подлом из злодеев, о том, кому мы обязаны столькими потерями, кто убивал самых доблестных ваших воинов, кто подобно мерзкой гадине, пригретой и втеревшейся в доверие, подлыми интригами сумел разжечь ненависть своего сеньора против отца и братьев и устроить смуту в государстве. Долго ждать суда не придется - нет сомнений в том, что в самом скором времени этот презреннейший негодяй будет схвачен и арестован.

Франки вновь недовольно зашумели, требуя начинать суд, но Лотарь заставил всех смолкнуть - он вышел на середину зала, остановившись рядом с троном императора, и поднял руку, требуя внимания.

- Государь и отец мой, дозвольте мне высказаться на сей счет. Суд несомненно должен состояться, причем именно сегодня. Но поскольку, как верно заметил ваш советник, не все преступники ещё пойманы для этого суда, пусть сегодня состоится другой суд — для которого все обвиняемые уже на месте - они здесь и ожидают справедливого возмездия за свои преступления перед государством, - сказал он, с нескрываемой ненавистью глядя на казначея.

Людовик, впрочем, как и все присутствующие, прекрасно понял, что Лотарь пытается возвести обвинения против Бернарда, однако император не хотел вновь ругаться с сыном, тем более, сегодня - в самый день их торжественного примирения. А потому лишь молча слушал, не останавливая его злых речей, не выказывая гнева или раздражения, и не сомневаясь, в то же время, что эта бессильная ярость совершенно не опасна для фаворита. Но император не учел того, что слишком многие из знатных франков относились с неприязнью к Бернарду - они считали графа выскочкой, незаслуженно пользовавшимся расположением императора и занимавшим должности, не соответствующие его происхождению. Потому франки весьма заинтересовались словами Лотаря, который тем временем продолжал:

- Государь, я обвиняю вашего первого советника и казначея, графа Бернарда, в воровстве, в растрате государственной казны. У меня давно были сведения на счет его бесчисленных злоупотреблений должностью, и после проверки эти сведения полностью подтвердились. У меня была возможность лично убедиться в этом.

«Верно, я всегда подозревал, что он вор» - отметили про себя очень многие из присутствующих, а кое-кто произнес это вслух.

- Лотарь, это серьезное обвинение. - устало проговорил император. - И суд по такому обвинению должен производиться после необходимой подготовки, с соблюдением всех правил и судебных норм, - император был уверен в честности своего казначея. - Что скажешь, Бернард? - обратился он к своему советнику, чтобы дать тому возможность достойно ответить на все эти нелепые обвинения, несомненно вызванные только лишь личной неприязнью и жаждой мести, и не имеющие под собой никакой серьезной почвы.

- Эти сведения, на которые вы ссылаетесь, были изначально неверны. Я утверждаю, что вас ввели в заблуждение негодяи, давно замыслившие поссорить вас с вашим отцом и государем. Вскоре они предстанут перед судом и не один не уйдет от наказания, - хладнокровно отвечал Лотарю Бернард. - Я же, в свою очередь, как казначей государя, лишь своевременно позаботился о том, чтобы казна не попала в руки преступников.

Людовик одобрительно кивнул - ничего другого он и не ожидал услышать.

- Ты лжешь! - Лотаря равно приводила в бешенство и ложь казначея, и его непробиваемая наглость. - И как вор заслуживаешь суда и публичной казни!

Император счел нужным вмешаться.

- Лотарь, граф сказал чистую правду, и я могу лишь подтвердить его слова, - холодно проговорил Людовик, обладавший железной выдержкой, - если у тебя нет больше обвинений против графа, собрание перейдет к рассмотрению следующего вопроса.

- Есть и другие обвинения! - раздался вдруг голос Людовика Юного, который до этого момента молча наблюдал за прениями. Как ни был зол на брата король Баварский, но он не мог упустить такой прекрасной возможности уничтожить казначея.

- Я обвиняю графа Бернарда в предательстве государства и лично императора.

- Людовик, есть ли основания обвинять в предательстве человека, так много сделавшего для пользы государства? Граф Бернард давно и преданно служит империи, и его честность и отвага не подлежат сомнению, - весьма недовольно проговорил император, возвышая голос.

- Государь, почему же тогда на проклятом Поле Лжи графа Бернарда, вашего верного советника, не оказалось рядом с вами?

- Да, меня там не было и не могло быть в ту пору рядом с императором! Потому что император приказал мне остаться в Ахене, чтобы охранять от врагов столицу и императрицу Юдифь! - горячо отвечал Бернард. Несправедливые обвинения короля Баварского, бывшего союзника, действительно сильно задели его.

- Ахен был взят, его доблестные защитники все как один были убиты, а императрица Юдифь была арестована и отправлена в изгнание. Где были в это время вы, граф? Если вы остались в живых и даже не были арестованы, это значит только одно — что в ту пору вас не было в Ахене! Вы бежали, предав императрицу Юдифь и императора.

Зал зашумел, поддерживая справедливые обвинения короля Баварского. Бернард стал белее полотна - он готов был разрубить Людовика одним махом своего меча, но вместо этого приходилось отвечать на грязные наветы лишь словами.

- Я уже говорил вам, монсеньор, что я был в плену и бежал. Бежал для того, чтобы противостоять врагам императора!

- Кто может подтвердить ваши слова?

- Я могу лишь поклясться, что все было так, как я говорю. Мое честное слово тому порука!

- Этого вполне достаточно, Бернард. Честное слово человека, столь долго и доблестно служащего империи дорогого стоит, - сказал император, перекрывая спор Бернарда и Людовика, а также шум, поднявшийся в зале среди рядов знати - большинство громко осуждали графа и не верили ему.

Однако франки не пожелали соглашаться с вердиктом императора.

- Суд! Суд! - снова поднялся шум среди рядов знати.

- Государь! - сказал Бернард. - Здесь мне предъявлено постыднейшее из обвинений — и такое обвинение смоет только кровь. Позвольте предоставить все на суд Господа.

Император неохотно кивнул, полагаясь на доблесть и удачу своего фаворита.

Бернард обратился к франкам:

- Я вызываю на бой любого из тех, кто считает меня предателем! Клянусь Богом, я невиновен, и пусть сам Господь докажет мою правоту!

Ряды знати заметно попритихли - граф Бернард слыл непобедимым воином, во всех сражениях он всегда одерживал верх.

- Да будет так! - ответил в наступившей тишине один из баронов из самых дальних рядов, где размещались оруженосцы, сопровождавшие знать.

Лантберт, проникнув в ахенский дворец подземным ходом, поклялся что не уйдет отсюда, пока так или иначе не прикончит казначея. С самого утра он пребывал во дворце, одетый как беднейший из баронов, находясь среди слуг и оруженосцев, и держался при этом таким образом, чтобы все думали что он тоже принадлежит к свите, но не их сеньора, и при этом успешно оставался не узнанным. А теперь, представ посреди собрания, он уже не рисковал, что его арестуют как государственного преступника, хотя официально он был объявлен им и люди императора разыскивали его по всей Франкии - сейчас всё это не имело никакого значения, поскольку он участвовал в Божьем суде, а участники такого суда не подлежали аресту и наказанию ни до, ни после поединка.

Узрев Лантберта, Бернард восхвалил Небеса: ему предоставлялся счастливый случай доказать свою невиновность, раз и навсегда оправдаться в глазах общества, убив при этом своего злейшего врага - глупец по своей воле явился на расправу, что ж, если Господь хочет наказать человека, то лишает его разума. Теперь не надо гоняться за этим бешеным псом, ибо судьба предоставила возможность четвертовать его прямо сейчас и безо всяких формальностей вроде показного суда. Граф не сомневался в скорой и легкой победе — он явно имел превосходство и в росте и в физической силе, также он ничуть не сомневался в превосходстве собственных боевых навыков, опыте и ловкости.

Прежде чем начать поединок, каждый из соперников помолился, взывая к высшим силам о ниспослании удачи и победы в бою.

Лишь только противники сошлись, Бернард яростно атаковал, устремив на врага серию мощных и быстрых ударов — сталь меча, словно молния взметалась ввысь, чтоб затем неотвратимо сразить соперника своим острием. На памяти Бернарда очень редко когда находился достойный противник, способный отбить этот прием, но даже те, которые отбивали - затрачивали слишком много усилий на защиту и не справлялись с дальнейшей атакой - убить их в последующие несколько мгновений боя не составляло труда. Однако этот отбил все удары, не моргнув глазом, а после сразу предпринял ответную и даже весьма неслабую атаку, заставившую Бернарда покрепче сжать рукоять меча. Теперь он знал, что его противник не уступает ему ни в умении, ни в силе, и эта новость стала неприятным сюрпризом для самоуверенного барселонца.

Бой оказался затяжным, и такая, несвойственная для барселонца, манера ведения боевой схватки, увы, была навязана ему его соперником.

Дальнейшей задачей Лантберта, после того как он отбил первую атаку, - было выяснить, есть ли в арсенале противника ещё что-то более мощное, или же это форсированное нападение было его главным козырем. Поэтому он старался ровно, без излишней суеты, но достаточно уверенно отбивать удары, и так же спокойно, не слишком агрессивно атаковать, присматриваясь к приемам соперника.

Долго ждать не пришлось, в следующей же атаке Бернард, досадуя, что до сих пор не убил врага, поспешил продемонстрировать свой самый сильный удар, благодаря которому он прославился как непобедимый воин, — не было случая, чтобы кто-нибудь спасся от него. Однако и этот удар был отбит.

Бернард начал выходить из себя, не понимая, почему он не может одолеть противника.

- Мы славно развлеклись с твоей женушкой, - сказал казначей, вновь устремляя меч на противника, а затем, отбив атаку и снова атакуя, добавил, надеясь не только на силу своего меча, но и на яд своих слов:

- а утром твоя потаскуха сдохла...

В ответ на этот ядовитый выпад Лантберт даже бровью не повел, а предпринятый Бернардом удар словами, если кого и вывел из себя, отвлекая от боя, то только самого Бернарда, вновь растравив сердечную рану, нанесенную той, что отвергла его любовь - Альберга...Он вдруг ясно увидел её глаза, ощутил вкус её поцелуев и нежность её кожи… Это был не самый подходящий момент для воспоминаний. Лантберт, внимательно следивший не только за ударами, но и за состоянием соперника, мгновенно заметил, что казначей поплыл. И в этот момент, ломая всю тактику боя, он рубанул противнику по бедру, нанеся глубокую и болезненную рану. Острая боль заставила барселонца на мгновение преклонить колено, но этого мгновения хватило Лантберту, чтобы снести врагу голову. Обезглавленное тело казначея осело на пол, с грохотом роняя меч и заливая каменные плиты хлынувшей кровью. Отрубленная голова побежденного, слетев с плеч, откатилась в сторону, отвлекая на себя внимание зрителей, а победитель, тем временем, поспешил скрыться.