Нынче у Юстины, инокини монастыря святой Агнесс, выдался весьма хлопотный денёк, и сейчас, после всей его суматохи и всех тревог, она едва ни падала от усталости. А ведь близится Великий пост и ей надлежит успеть потрудиться и о своей душе. Где же взять дней и ночей на все дела, что она должна совершить во имя Божье?
Забота о несчастной полуживой, истекавшей кровью посреди дороги женщине отняла много времени, и Юстина со своей помощницей едва подоспели в срок в Эссенский дворец к роженице, но, слава Милосерднейшему, графиня благополучно разрешилась от бремени и на радостях не только простила их задержку в пути, но и щедро одарила монастырь. А ведь случись беда с младенцем или его матерью, гнев графа был бы сокрушительным, ему ведь и епископ не указ. Милость Божья в который раз явила себя, а если незнакомка выживет, то воистину благость Вседержителя пребывает с нами.
Чтобы с надлежащим вниманием и тщательностью следить за состоянием тяжело болящей новенькой, сестра Юстина почла необходимым заночевать в лечебнице. Войдя в большую комнату с черневшими нишами окон в восточной стене, она поставила светильник на возвышавшийся в центре лечебницы мраморный столик-подставку и окинула взглядом своих подопечных.
Сестра Сигилла не спала, её как обычно одолевала бессонница, но она лежала спокойно, закрыв глаза, погруженная в свое привычное молитвенное правило.
При взгляде на новенькую сестра искренне возрадовалась — Господь явил чудо - женщина пришла в сознание и теперь лежала с открытыми глазами, глядя в ночной сумрак окна, и не замечая происходившего вокруг, словно её душа всё ещё пребывала в потустороннем мире.
Юстина поспешно приблизилась к постели незнакомки. Сестра потрогала лоб болящей - он был холодным и чуть влажным. Удары сердца мерно и ясно прослушивались в биении тонкой сердечной жилки на шее.
- Расскажи-ка мне, сестрица, что ты сейчас чувствуешь? - осведомилась Юстина у своей подопечной.
Молодая женщина посмотрела на неё невидящим взглядом.
- Ничего, - бросила она еле слышно и закрыла глаза. Да, ей сейчас трудно разговаривать, но Юстина должна точно знать, что происходит с болящей, чтобы поставить её на ноги.
- Это неправда, ты чувствуешь сильную боль, так?
Новенькая открыла глаза и взглянула на своего лекаря теперь уже вполне осмысленным взглядом, в котором мелькнуло даже нечто вроде досады.
- Итак, какого рода боль ты ощущаешь? Словно тебя жгут изнутри горячие угли или словно давят железные тиски? - продолжала вопрошать лекарь.
- Дайте воды, - попросила молодая женщина.
- Я знаю, сестрёнка, что тебя мучит жажда. Поведай мне о своей боли и, если всё идет как надо, получишь желаемое.
- Не знаю... - неохотно отвечала незнакомка, - наверное, словно тиски, - добавила она после недолгого молчания.
Юстина вновь радостно возблагодарила в своих мыслях милосердного Христа и взяла со стола приготовленное для молодой женщины питьё в маленькой чашке.
- Вот, испей, - сестра помогла женщине приподнять голову.
Сделав жадный глоток, болящая тут же поморщилась и отвернулась от лекарства.
- Эта трава называется моли, именно она дает такой привкус. Не капризничай, любезная сестра, будь добра. Ты должна это выпить.
Послушно допив целебное снадобье, новенькая устало опустила голову на подушку, закрыла глаза и сразу уснула. Так и должно было быть, лечение проходило успешно, что очень радовало лекаря.
«О, прародительница, из-за твоего легкомыслия и любопытства женщины подверглись божьему гневу, он сделал их зависимыми от мужчин и обрек в страданиях рождать на свет потомство. Но мужчинам этого мало, они вынуждают нас страдать ещё и от их собственной жестокости, от которой женщин не спасает даже молодость и красота, - с горечью подумала Юстина, глядя на молодую женщину, на теле которой после надругательств и побоев, казалось, не осталось живого места. - Да что красота, если мужчины не щадят даже младенцев, собственных детей! Господь милостивый, помоги ей забыть все зло и страдания, что она испытала в своей жизни. Да простит она своего мужа, и да обретет она в нашей обители душевный покой...» - так размышляла благочестивая инокиня, укладываясь на свою постель, и вскоре сон смежил её веки.
Рано утром Юстину разбудил колокол к заутрени. После краткой молитвы и скорого омовения сестра надела поверх рубахи накидку и направилась в храм, куда уже спешили и все остальные монахини.
Большинство из них, увидев сестру Юстину, устремлялись к ней с одним и тем же вопросом:
- Сестра Юстина, ну как там та новенькая девушка, с дороги?
- Сестра Юстина, жива ли девушка с дороги?
- Она выживет?
- Она не умрет?
- Ей уже лучше?
- Да, ей гораздо лучше... скоро она поправится... - отвечала всем лекарша, с радостью отмечая доброту и столь похвальное участие к ближнему своих возлюбленных сестер во Христе.
Не успела Юстина появиться в храме, как сразу же была призвана настоятельницей.
- Доброго утра, сестра Юстина, ну как там эта несчастная, с дороги?
- Ей уже лучше, матушка Цезария, - отвечала инокиня, почтительно поприветствовав аббатису.
- Что же с ней произошло?
- Как видно, эта женщина претерпела жестокие надругательства, потом её забили камнями и бросили посреди дороги умирать, и при том ещё она была беременной, а из-за всех несчастий, что вынуждена была претерпеть, эта бедняжка утратила младенца, что носила под сердцем.
Матушка Цезария жалостливо вздохнула и перекрестилась.
- Она что-нибудь рассказала тебе о себе, своих близких, откуда она родом и как оказалась в наших краях?
- Покуда я ещё ничего не успела от неё узнать, матушка, я только дала ей лекарства и она уснула, она и сейчас спит. В её состоянии это самое лучшее.
- Но всё же что ты думаешь, каким образом она оказалась в таком несчастье?
- Мне видится это так, что бедняжку оклеветали перед мужем, а может статься ему приглянулась другая, и он отдал или продал прежнюю жену на расправу разбойникам...
- Да, да, это всё вполне вероятно, - задумчиво кивнула аббатиса. - А что сестра Сигилла?
- Она просила соборовать её, матушка.
- Хорошо. Передай ей, что сегодня же я проведу обряд.
Заметив, что к утренней службе все подготовлено, аббатиса хотела было направиться к алтарю, но Юстина задержала её.
- Матушка, у меня две лежачих, прошу вас направить ко мне в помощь сестру Дидимию.
Услышав о сестре Дидимии, аббатиса нахмурилась.
- Разумеется, тебе нужна помощница. Но так ли необходимо тебе общаться с этой предерзкой, озлобленной на весь свет женщиной? Будет ли тебе от неё прок в твоих богоугодных заботах о ближних? Пожалуй, сестра Юстина, я пришлю тебе в помощницы кого-нибудь достойнее и благоразумнее.
- Матушка, воля ваша, - смиренно кивнула Юстина, - но только Дидимия самая толковая и ловкая помощница и она помогает мне лучше, чем кто-либо другой из сестер.
- Что ж, будь по-твоему, - сказала аббатиса, взглянув на Юстину с укором и недовольно покачав головой. - Надеюсь, что твое благочестие и твой разум возымеют благотворное влияние на нашу заблудшую сестру. И, знаешь что, приходи ко мне сегодня после соборования, мне хотелось бы обсудить с тобой кое-что, - добавила настоятельница, сопроводив свои слова многозначительным взглядом.
После службы сестра Юстина вернулась в лечебницу, чтобы приступить к своим обязанностям.
- Доброго вам дня, дорогие сестры, да снизойдет на вас благодать Божья, - произнесла она с улыбкой свое обычное приветствие болящим, появившись из-за тяжелой двери.
Мельком глянув на сестру Сигиллу, она, прежде всего, направилась к новенькой.
- Послушай, как тебя зовут? - спросила монахиня. - Ты должна назвать нам свое имя, иначе так и останешься для сестёр девушкой с дороги, - она весело рассмеялась, но тут же смутилась, увидев, что болящая даже не улыбнулась в ответ, а напротив, помрачнела и отвернулась.
«Я груба и неуклюжа» - подумалось Юстине. Она взяла незнакомку за руку, другой рукой немного прибрав её спутанные, налипшие на лоб волосы.
- Что же ты молчишь, сестрица? Ты что, забыла свое имя? - ласково переспросила она.
Молодая женщина растерянно взглянула на лекаршу.
- Да, забыла, - тихо молвила она. При этом её взгляд преисполнился неподдельной тоской, а по щекам покатились слезы.
«Невероятная удача» - мысленно возликовала сестра Юстина, видя в этом Божий промысел.
- Ну, ничего, ты не волнуйся, так бывает после тяжелого недуга. Со временем ты все вспомнишь, - заверила она болящую.
Дверь скрипнула и в лечебнице появилась сестра Дидимия. Слегка прищурившись, она окинула быстрым взглядом сестру Сигиллу и направилась к Юстине.
- Гляди-ка, наш мертвец воскрес! - сказала она при взгляде на новенькую.
- Дидимия, ты что говоришь? - строго бросила ей лекарша.
- Что? А что я говорю?
- Ты сказала: «наш мертвец воскрес».
- Да что ты? Не говорила я такого! - отрезала Дидимия и присела на кровать к новенькой, загородив её от Юстины — та была вынуждена отойти в сторону.
- У меня для тебя подарок, узнаёшь? - с улыбкой сказала она, протянув незнакомке её обручальное кольцо.
- Откуда оно у тебя?! - удивилась Юстина.
- Забрала у Симона, - усмехнулась её подруга.
- Это как?
- Да проще простого! Пригрозила этому трусливому олуху, что муж нашей доходяжки с него три шкуры сдерет за воровство их драгоценности. Отдам тебе кольцо только после того, как ты расскажешь мне кто ты, откуда, кто твои родители и кто твой муж, - добавила она, вновь обращаясь к новенькой.
Юстина звонко расхохоталась:
- Дидимия, ты дважды просчиталась! - заметила она подруге сквозь смех. - Эта несчастная не помнит ничего, даже своего имени!
- Не может быть... - разочарованно проговорила Дидимия, бросив на новенькую испытывающий взгляд.
Незнакомка смотрела совершенно равнодушно, не проявляя никакого интереса ни к разговору, ни к собственной вещи.
- Возьми, - сказала погрустневшая Дидимия, положив кольцо в руку новенькой.
- Ты можешь пожертвовать эту драгоценность нашему монастырю, а в том случае, коли надумаешь остаться с нами, это будет твое приданое, - сказала Юстина новенькой, не без тайного удовольствия отметив про себя то, с каким безучастием незнакомка приняла свое обручальное кольцо.
- Послушай, мы сейчас придумаем тебе новое имя! - вновь оживившись, заговорила с новенькой Дидимия.
- Верно! - согласилась с подругой Юстина. - Вот, к примеру, как тебе Хлотехильда? Какое прекрасное имя!
- Вот уж нет, - тут же возразила Дидимия. - Хродехильда определенно звучит красивее, чем Хлотехильда!
- А Нантехильда? Ещё красивее!
- Уж тогда Теодехильда!
- А может ей назваться Агнехильда, к ней лучше идет!
- Мне ещё долго ждать? - раздался хотя и спокойный, но полный скрытого негодования и угрозы голос сестры Сигиллы.
Обе монахини, виновато переглянувшись, поспешили к старой немощной женщине, лежавшей на соседней кровати.
Едва они успели справиться со своей тяжелой работой, как дверь лечебницы вновь открылась и на ступенях порога появилась ещё она монахиня. Это была уже немолодая, но все ещё очень красивая женщина: высокая и статная, блиставшая гордой прямой осанкой, с выразительными чертами лица и открытым взглядом огромных васильковых глаз.
- Ах вот ты куда запропастилось, - кивнула она Дидимии.
- Цезария направила меня сюда, в помощь Юстине, - как бы оправдываясь, ответила та.
- Как здоровье нашей достопочтенной сестры Сигиллы? - с искренней тревогой в голосе поинтересовалась вновь прибывшая, направляясь к кровати монахини, попутно бросив быстрый внимательный взгляд на новенькую.
- Чего тебе здесь надо, Теоделинда, зачем ты явилась сюда? - весьма неприветливо отвечала ей со своей кровати пожилая монахиня.
Сестры почтительно посторонились, пропуская вошедшую к кровати болящей, и замерли поодаль, смиренно опустив очи долу.
- Пришла справиться о вашем драгоценном здоровье, достопочтенная сестра, - отвечала Теоделинда, сопровождая свои слова сияющей белозубой улыбкой, - и просить вашего благословения. Благословите, матушка Сигилла! - с этими словами монахиня грациозно опустилась на колено и склонила голову.
У пожилой монахини от гнева побелели и затряслись губы.
- Нет тебе моего благословения! Изыди, порождение ехидны! - отчаянно прохрипела больная и, отвернув голову, закрыла глаза, предавшись истовой молитве.
- Отчего вы так несправедливы ко мне, достопочтенная сестра? Разве перед лицом вечности не надлежит нам прощать всех, даже тех кого мы почитали в своем заблуждении врагами? - произнесла Теоделинда, вновь выпрямив свой стан и поглядев на сестёр так, словно призывала их подтвердить правоту своих слов.
- Должно быть, сестра Сигилла весьма опасается Божьего суда, пред которым вскорости предстанет, и оттого не в духе теперь, - молвила Дидимия, исподлобья глянув на пожилую сестру.
- Уверена, что душа достопочтенной сестры невинна словно агнец и ей не стоит бояться предстать пред Богом, - заметила Теоделинда.
- Но тогда отчего она так строга и неприветлива?
- Может статься, Сигилла печалится не о своей душе?
- А о чьей же?
- Дидимия, как ты не догадлива. Она пребывает в большой печали обо всех заблудших душах, коих множество в этой обители, ведь каков пастырь, таково и стадо.
- И то правда, любезная сестра, Сигилле есть о чем сокрушаться.
- Ну, разумеется, уж если сама настоятельница погрязла в праздности и распутстве, то что говорить об остальных?
- Должно быть, сестра Сигилла опасается, что нашу обитель постигнет участь Содома и Гоморры!
- Помилуй нас Господь, однако это всенепременно случится, если Цезария не уймет свои непотребные страсти!
- Да снизойдет Господь до наших молитв и сохранит нас хотя бы ради немногих праведных сестёр, ещё оставшихся здесь! И да ниспошлет он нам достойную настоятельницу!
- На все воля Божья, но и нам не следует сидеть, сложа руки! Я составила письмо для моего племянника-императора, в котором подробно рассказала ему обо всем, что творится под этой кровлей. Теперь, когда прежний император, мой брат, низложен и понесет достойную кару за свои злодеяния, справедливость и благочестие восторжествуют и здесь, и во всей Франкии!
- Да будет так!
- Пойдем со мной, сестра Дидимия, я не меньше сестры Юстины нуждаюсь и в твоем совете, и в твоей помощи, - приказала Теоделинда и вышла, напоследок бросив торжествующий взгляд недужной сестре Сигилле, с которой, по видимому, у неё была давняя вражда, впрочем как и с настоятельницей монастыря.
- Дидимия! - окликнула Юстина подругу, метнувшуюся вслед за Теоделиндой.
- Я на кухню, за едой для болящих. Скоро утренняя трапеза. - невозмутимо отвечала та из открытых дверей и исчезла из лечебницы.
Прошел день. Ближе к вечеру в лечебницу пришла аббатиса и совершила обряд соборования, после которого удалилась, в сопровождении помогавшей ей провести обряд Юстины. В комнате не осталось никого, кроме двух болящих. Свет, проникавший в комнату сквозь множество мутных стеклышек окна, совсем померк, в комнате сгущались сумерки. Альберга почти задремала, когда в тишине вдруг раздался резкий и грубый голос пожилой монахини:
- Ну и как же ты здесь оказалась, голубушка? - её холодный насмешливый взгляд не располагал к беседе.
- Я ничего не помню, - равнодушно бросила в ответ Альберга, пытаясь отделаться от нежелательного разговора.
- Всё ты помнишь, - со злой усмешкой отозвалась монахиня и затем обрушила на молодую женщину поток самых страшных обвинений и ругательств, скопившихся у неё на душе за долгое время вынужденного молчания: - Поглядела я на тебя. Мнишь себя умнее и хитрее всех? Не уважаешь никого? Ни родители, ни муж тебе не указ? Так ведь? Привыкла лгать, хитрить, изворачиваться, словно скользкая гадюка под рогатиной. Вы с Теоделиндой одного поля ягоды, я это сразу заметила, одна у вас с ней болезнь, гордость сатанинская съедает вас. Я бы таких как вы на костре принародно сжигала бы, невинным в назиданье. Чтобы если не вас самих, так хоть ваши бессмертные души спасти. Правильно люди тебя камнями забили, да жаль не до смерти. Такие как вы живучи, не нужны вы Господу, не хочет видеть он ваши мерзкие души в своей небесной обители!
Молодая женщина отвернулась от монахини, стараясь не слушать её злых слов. Но инокиня всё не смолкала.
- Ты думаешь, это разбойники убили твоего ребенка? - продолжала она трескучим низким голосом. - Нет, голубушка, это ты сама, твоя гордыня убила твое дитя.
- Какого ребенка?
- Того, что ты носила. А, тебе вижу и невдомек, что ты была на сносях, - злорадно проговорила Сигилла, покачав головой и смерив молодую женщину презрительным взглядом. - Ребенка ты потеряла, теперь думай, как бы душу свою не потерять. Отрекись от своей гордыни, от лжи, от блуда, грешница! - продолжала монахиня, сверкая глазами, полными ненависти. - Обратись ко Христу с покаянной молитвой! Лей покаянные слезы, молись дни и ночи напролет, работай, не покладая рук и не разгибая спины, только тогда искупишь свою вину перед Богом, людьми и своим не родившимся младенцем!
Сигилла хотела ещё что-то сказать, но её речь прервалась - внезапно она захрипела и стала задыхаться. Альберга замерла, словно завороженная глядя на монахиню сквозь слезы, застилавшие глаза. Видя, что Сигилле стало дурно, она попыталась встать с кровати, но тут же без сил упала обратно.
- Помогите! - как только могла громко закричала она.
Никто не услышал бы её слабого голоса из-за тяжелой двери лечебницы, но в это время вернулись лекарша со своей помощницей.
- Сестра Сигилла почила с миром, - равнодушно бросила Юстина, подойдя к покойнице.
В ту же минуту сестры услышали громкие рыдания и, посмотрев на новенькую, увидели, что она горько плачет, уткнувшись в подушку, горестно стеная и сотрясаясь от рыданий всем телом.
Монахини переглянулись.
- Разве возможно так убиваться из-за незнакомого человека? - с удивлением проговорила Дидимия.
- Если тебе непонятны такие простые и естественные человеческие чувства, то мне тебя жаль! - холодно отвечала вполголоса лекарша. «Какая добрая, нежная душа у этой несчастной женщины!» - при этом подумала Юстина, которая, на самом деле, не менее подруги была удивлена таким бурным выражением скорби об уходе в мир иной чужого человека. - «Хоть бы этот ангел в женском облике навсегда остался в нашей обители!» - горячо пожелала она.