Армии встретились неподалёку от Реймса. Войска императора Людовика и армия его сыновей стояли лагерем, разделенные открытым пространством большого поля, и ни одна из враждующих сторон не обнаруживала намерения начинать сражение.

В стане императора витал дух уныния и скуки. Бароны с сумрачным видом слонялись по лагерю, поглядывая в сторону явно превосходящих сил противника, от нечего делать проводили очередной досмотр оружию и травили байки, изнывая от безделья и неопределённости. Все советники были единодушны в своем мнении — медлить больше нельзя, однако с досадой и недовольством видели, что их уговоры пропадают впустую, а император упрямо не желает прислушиваться к их доводам. Людовик не считал для себя возможным первым нападать на собственных детей и упорно предпочитал придерживаться выжидательной тактики.

Ещё больший разлад в ряды бойцов привнес быстро распространившийся слух о присутствии во вражеском лагере самого понтифика. Узнав, что это действительно так, Людовик отправил посланников с королевскими дарами для Григория, на что папа ответил благодарностью и ответными богатыми подарками, но остался с сыновьями императора. Именно понтифик настойчиво и непреклонно препятствовал братьям-королям начинать сражение с армией отца, в противном случае угрожая им всевозможными карами вплоть до отлучения и анафемы. Григорий настаивал, чтобы сыновья мирными переговорами уладили семейный конфликт. В результате его миротворческих усилий в лагерь императора отправилось посольство, возглавляемое папой Григорием и Лотарем.

Торжественное появление в лагере римского понтифика вызвало настоящий ажиотаж и брожение умов, ибо ни один человек не пользовался во Франкии таким авторитетом, как Папа Римский. Почитаемый, как глава всех католиков и наместник апостола Петра, который, как известно, был первым епископом Рима, папа олицетворял мистическую власть на земле, а единство с Римом являлось политическим основанием для власти светской.

Традиция преклонения перед папством во Франкии и признания их неоспоримого духовного авторитета сыграла когда-то решающую роль в утверждении на франкском престоле династии Каролингов, когда по приказу папы римского был смещен и заключен в монастырь один король и возведен на трон другой. С тех пор это преклонение и почитание лишь культивировалось и неуклонно возрастало.

Своё восхождение к престолу династия начала ещё в середине седьмого века, когда один из влиятельнейших родов австразийской знати - потомки Арнульфа, герцога Австразии, победив в войне между аристократическими кланами, утвердились в наследуемой от отца к сыну должности королевских мажордомов, по сути, сделавшись правителями франкского королевства. Но последующие сто лет, находясь у самого престола и управляя государством, Арнульфинги не имели возможности официально взять то, что фактически и так принадлежало их роду - то есть власть во франкском королевстве, а вынуждены были терпеть присутствие не имевших политической воли, но не терявших от этого своей легитимности и прав Меровингов.

И лишь во второй половине восьмого века вмешательство папы Захария, искавшего могущественных и сильных союзников в борьбе против притеснявших его лангобардов, помогло Арнульфингу Пипину, отцу Карла Великого, совершить столь долгожданный государственный переворот - официально и законно занять престол, отправив в монастырь номинального короля.

Основанием для коронации Пипина в Суассоне в 751 году стало авторитетное заключение римского понтифика, приправленное ссылками на учение Августина: «Лучше, чтобы королем был тот, у кого власть, а не тот, у кого этой власти нет. Фактический носитель власти должен носить и звание».

Папское юридическое заключение на богословской основе, согласованное с франкской знатью на собрании, послужило достаточным правовым основанием для отречения и ухода в монастырь Хильдерика Третьего, провозглашения королем его мажордома и законного обоснования на престоле новой франкской династии. Папский авторитет явился, таким образом, гарантом королевского достоинства династии Пипина, и его потомки очень хорошо об этом помнили.

Людовик и папа Григорий при встрече обнялись как добрые друзья, при этом император не стал приветствовать папу так, как это предписывалось официозом, то есть, прикасаясь лбом к его правой руке, что покоробило и расстроило римского первосвященника.

После приветствий папа повел речь о примирении императора с сыновьями.

- Дражайший сын мой, - обратился понтифик к императору самым задушевным тоном, на какой только был способен, - я здесь для того, чтобы пресечь твою вражду с детьми и остановить эту противоестественную войну, в которую оказалась втянута ваша достопочтенная семья. Я здесь для того, чтобы примирить вас и не допустить кровопролития.

- Да будет вам известно, ваше святейшество, что не я начал эту войну. Пусть Лотарь расскажет, кто из нас разжег смуту в государстве и если его рассказ не будет лживым, вы убедитесь, что причина тому лишь его собственная злая воля. Если он распустит бойцов по домам и удалится обратно в Италию, даю слово, я не буду его преследовать, - отвечал Людовик, вызвав злобную ухмылку старшего сына.

- Мне всё известно о причинах вашего конфликта, - кивнул папа Григорий, - и сейчас я всецело на стороне твоих сыновей, Людовик, ибо эта война вызвана твоими необдуманными и торопливыми действиями по разделу империи. Сын мой, я всегда знал тебя как человека благочестивого и мудрого, и так же я знаю, что ещё не рождался человек, ни разу не оступившийся на своем жизненном пути, не свершивший в жизни ни одной ошибки. Но допустивший ошибку должен уметь вовремя её исправить, в этом и состоит мудрость. Мы все хотим видеть франкское государство сильным, единым и могущественным, а ты хочешь разделить и ослабить его. Твои сыновья вполне резонно воспротивились этому, что делает им честь как людям, ставящим общее благо, благо государства выше личных интересов.

Людовик покачал головой, дивясь такому откровенному заблуждению понтифика.

- Дражайший мой сын, - продолжал Григорий, - памятуя о том, что от твоих решений, от их взвешенности и обдуманности, зависит благополучие твоего государства и, в конечном счете, судьбы христиан всего мира, ты должен отозвать капитулярий о престолонаследии и вернуть прежний, правильный и справедливый Порядок империи. И да прибудут с тобой мир и процветание.

- Это уже не в моей власти, ваше святейшество, - невозмутимо проговорил Людовик. - Капитулярий был принят большинством голосов на общем собрании франков, а значит законно вступил в силу.

- Назначь повторное собрание и тогда увидишь, на чьей стороне будет перевес, - заметил Лотарь.

- Не вижу смысла в повторном собрании, - отрезал Людовик.

- В таком случае, может имеет смысл тебе посоветоваться по этому поводу с твоей дражайшей супругой? Ведь недаром в народе говорят, что вместо императора Людовика государством заправляет императрица Юдифь.

- Ты забываешься, Лотарь!

- Я думаю, что лучше мне будет удалиться и позволить вам переговорить с глазу на глаз, - проговорил понтифик. - Людовик, твой сын говорит лишь то, о чем судачат сейчас большинство твоих подданных, не мешало бы тебе это знать и принять к сведению, когда ты будешь принимать окончательное решение, - с этими словами Григорий поспешил оставить отца и сына наедине.

- Лотарь, мне не о чем говорить с тобой, - сухо бросил сыну Людовик, как только его святейшество удалился из палатки.

- Скажи, на что ты надеешься? - обратился сын к отцу, игнорируя его слова. - Что в большей мере руководит тобой: глупость или старческое упрямство?

- Замолчи и не позорь себя таким неуважением к отцу!

- Да, я тебя не уважаю, я хотел бы, чтобы мой отец был достоин моего уважения, но не нахожу ни одного повода для этого.

- Это от того, Лотарь, что ты погряз в невежестве и пороке, и тебе стали чужды все понятия о благочестии. Поэтому я отлучил тебя от власти и выслал в Италию - такой человек как ты не может быть и не будет императором Франкии. Не обманывай себя и своих подданных — ты не способен управлять империей, ибо пребывая в непрестанном пьянстве, похоти и всепоглощающих заботах о личной выгоде, ты погубишь не только себя и свою душу, но и всё государство.

- Не тебе судить меня, ведь это ты, а не я променял империю на женщину! Интересы целого государства ты посмел поставить в зависимость от желаний и капризов своей жены! Ты предатель своего народа! Вот почему многие достойнейшие франки отвернулись от тебя. А скоро тебя оставят и последние твои приверженцы.

- Лотарь, избавь меня от твоих ханжеских речей. Ты не на собрании, мы говорим с тобой с глазу на глаз и я, может, единственный человек, который видит твое лицемерие насквозь. Хочешь ты того или нет, но у тебя есть брат Карл, с которым тебе теперь придется считаться.

Лотарь был взбешён упрямым нежеланием отца понимать очевидные вещи.

- Глупец! Ты никак не можешь или не хочешь понять, что мы с тобой ничего не решаем! Будь мы хоть трижды королями и трижды императорами, мы должны считаться с мнением франков! А франки хотят единое и сильное государство!

- Лотарь, какой ты король, если готов слепо подчиняться любым желаниям твоих подданных и позволять им помыкать тобой? Это ты должен управлять ими и диктовать им свою волю, а не они тебе. Иначе очень скоро наступит момент, когда ты не сможешь угодить сразу всем своим подданным и они просто вышвырнут тебя с трона.

- Я не нуждаюсь в твоих наставлениях! - грубо перебил отца Лотарь. - Я только пытаюсь объяснить тебе, что если ты не хочешь смерти своего младшего сына, то должен отменить последний указ и вернуть прежний Порядок империи. Так будет лучше для всех!

- Это пустой и бесполезный разговор. Мы сегодня с тобой встретились не во дворце, а на поле боя, а здесь не место для слов, здесь должны говорить мечи.

- Да будет так! Только помни, что свою судьбу и судьбу Карла ты выбрал сам!

Разговор был окончен, переговоры не привели ни к чему, кроме очередной глупой перебранки, и повторный разговор понтифика с Людовиком тоже не возымел никаких результатов. Было очевидно, что договориться с отцом не представлялось никакой возможности и, возвращаясь в лагерь, Лотарь был вне себя от бешенства.

- Государь, я тут кое с кем пообщался, - сказал сопровождавший короля Лантберт, - в лагере императора очень сильны дезертирские настроения, люди ждут малейшего повода, чтобы перейти на твою сторону. Думаю, стоит только поощрить их достойными денежными посулами и они побегут к тебе наперегонки.

Поразмыслив немного над этими словами, Лотарь мрачно усмехнулся.

- Это было бы идеальным решением, учитывая требования понтифика договориться без кровопролития. Мы обсудим это с братом, а для тебя у меня есть другое дело.

- Слушаю, государь, - кивнул граф.

- Отправляйся-ка, друже, в Ахен и пригласи сюда к нам императрицу. Думаю, в её присутствии отец станет не в пример сговорчивее. Кстати, я нигде не вижу барселонца, видно прячется под юбкой у своей полюбовницы, пригласи и его, только будь повежливее - он мне нужен живым! - сказал Лотарь, обуреваемый ненавистью к этим двум людям.

Вернувшись в лагерь, Лантберт увидел Леона, который о чем-то зубоскалил с земляками неподалёку от графской палатки. Заметив Лантберта, Леон поспешил к нему, чтобы доложить об исполнении задания. Вместе они зашли в палатку.

- Проследил принца? - равнодушно бросил Лантберт, не сомневаясь, что его побратим справился с заданием как нельзя лучше.

- Ага.

- Куда она его отправила, судя по тому, как долго ты отсутствовал, не иначе как в Рим?

- Намного ближе, ты никогда не догадаешься, - усмехнулся Леон.

- Ты будешь загадки загадывать или дело говорить? - удивился Лантберт.

- Он в Бурже.

- Не может того быть.

- Я сам проводил его туда, причём вместе с твоей женой.

- Что? Не понял, при чем тут Альберга?

- Королева поручила ей спрятать принца. Что ты так смотришь? Это правда. Королева отправила принца в Бурж в сопровождении твоей жены и учителя принца. Между прочим, если бы не я, они все были бы уже мертвы, - добавил Леон.

- Я убью её, - мрачно произнес Лантберт.

- Ага, я ей так и сказал - что ты её убьёшь, - поддакнул Леон.

- Что?! А она что?

- Она сказала, что выполняет приказ Лотаря и твой, следит за принцем.

- Чёртов кретин! - разозлился граф.

- Кто? Я?!

- Нет я, срази тебя Господь!

- Что не так?! - удивленно развел руками Леон.

- Всё! Она провела тебя как последнего олуха!

- Не понимаю...

- Не понимаешь? Езжай в Бурж и посмотри, найдешь ли ты там принца!

- Ты хочешь сказать, что твоя собственная жена действует против тебя и помогает твоим врагам? А почему тогда кретин я, а не ты?

- Леон, сгинь с глаз! И не показывайся мне в ближайшие... вообще никогда не показывайся!

- Но это ещё не всё.

- Ну?

- По дороге на нас напали разбойники... Нет, все обошлось, я раскидал этих баранов, это было не сложно, но, к сожалению, мне помог в этом граф Авиньонский.

Лантберт разочарованно покачал головой.

- Мало того, что я упустил принца, так ещё и остался в долгу перед этим кичливым тупарем... Пожалуй, с такой женой и с таким братом мне даже врагов не надо.

Леон замолчал, не считая нужным оправдываться.

- Впрочем, она не могла увезти его далеко от Буржа, вероятно, он где-то в окрестностях... - задумчиво произнес Лантберт.

- Мне что, опять ехать в Бурж? - спросил его брат.

- После. Собирай всех наших, через час мы отправляемся в Ахен.

***

Дружина графа Лантберта неуклонно и быстро приближалась к столице. Преодолев большие равнины восточной Нейстрии, обогнув предгорья Арденн и успешно, без потерь переправившись через Маас, воины Лотаря вплотную приблизились к одному из крупнейших лесных массивов Австразии - Коленвальду, в недрах которого располагался укрепленный ахенский дворец.

Последний перед штурмом лагерь был разбит на равнине, простиравшейся вдаль на сколько хватало глаз. До самого горизонта лежали черные взрыхленные пашни, которые перемежались с бледно-зелеными, только-только покрывшимися свежей весенней травой лугами. С другой стороны, в расстоянии двойного выстрела из лука, стеной возвышались столетние сосны и буки Коленвальда.

Граф, не медля, снарядил в ближайшую деревню отряд за провизией и фуражом. Другой отряд, во главе с Леоном, был отправлен в разведку.

Отряд, отправленный в деревню, вернулся не ранее, чем через несколько часов, причем вид у отправленных за провизией оказался весьма потрепанный.

- Куда вас к чертям носило?! Вы где пропадали?! - набросились на них бароны, окружив телегу, подозревая причину задержки приятелей в нерадении и веселом провождении времени в поселении. Однако, увидев, что телега полна самой разнообразной снеди — в ней красовались и хлеба, и винные бочонки, глиняные сосуды с молоком, сырные головы, луковицы, чеснок и свежие зеленые овощи, птица и бараньи туши — бойцы сменили гнев на милость и, повеселев, со вниманием выслушали, а после принялись с большим сочувствием обсуждать злоключения друзей. Повара, с интересом прислушиваясь к рассказу вновь прибывших, разбирали припасы, чтобы приготовить на всех сытный и вкусный ужин.

Местные крестьяне оказались весьма несговорчивыми и зловредными олухами, не желавшими снабжать своими припасами лагерь дружины Лотаря. Они встретили баронов, вооружившись вилами и топорами, и пришлось силой убеждать их, что надо быть добрее и щедрее к ближним, а некоторых, особенно наглых, пришлось вздернуть в назидание остальным. После казни самых упертых остальное мужичье быстренько ретировалось и бойцы набрали снеди столько, сколько смогли увезти.

- А девчонки там - огонь и все как на подбор красавицы! - плотоядно растянув губы в широкой усмешке и выразительно щелкнув языком, поведал Варин - маленького роста, худощавый, черноволосый, средних лет барон с хищным выражением лица и наглым пронизывающим взглядом черных глаз.

- Надо вернуться туда за девками! - с энтузиазмом заговорили кругом.

- Идем отпросимся у сеньора!

- Может тишком?

- Тебе охота болтаться на осине?

- А мы ему самую красивую отдадим, он сразу подобреет, - воодушевлённо проговорил совсем юный барон по имени Гервард, присягнувший Лантберту всего несколько месяцев назад.

Эти слова рассмешили его старших приятелей.

- Гервард, друже, плохо же ты знаешь нашего графа, - со смехом проговорил один из них, снисходительно похлопав юнца по плечу. - Он добрый до первого твоего огреха, а за нарушение дисциплины сразу повесит без суда на первом же суку, даже разбираться не станет.

- Ну кто пойдет, иди ты, Варин, и вон, Герварда прихвати, - не теряя времени, рассудили бароны, и Варин с Гервардом поспешили в графскую палатку.

Лантберт увлеченно обсуждал с своими приближенными друзьями предстоящий марш и штурм, склонившись над планом укрепления. Обстановка в палатке была весьма скромной, здесь были лишь разборный походный стол и небольшая скамья.

- Сеньор граф, дозвольте слово, - обратился Варин к Лантберту, появившись в палатке.

- Чего вам? - кивнул им сеньор.

- Дозвольте нашему отряду совершить повторный рейд в деревню.

- Зачем?

- За крестьянками.

- Нет, - бросил в ответ граф и отвернулся, считая разговор оконченным.

Приближенные графа окинули Варина и Герварда весьма обидными для этих двух насмешливыми взглядами и вернулись к обсуждению плана. Посланники, словно не поняв смысл брошенного им слова, продолжали стоять как вкопанные, с возмущением уставясь в спину сеньора.

- Просим прощения, мы не расслышали ваш ответ, сеньор граф, - наконец громко и четко, с вызовом проговорил Варин.

Лантберт обернулся и встретил взгляд наглеца, словно пытавшегося пробуравить сеньора глазами.

- Я сказал нет, - не выказывая гнева, сдержанно повторил граф, - тот, кто самовольно покинет лагерь, будет считаться дезертиром.

Бароны вышли из палатки, чтобы объявить волю графа остальным, и очень скоро в лагере поднялся возмущенный гул. Разгневанные самодурством своего сеньора бароны окружили графскую палатку и принялись громко вызывать Лантберта на разговор.

Лантберт вместе с друзьями вышел из палатки, невозмутимо глядя на волнующуюся дружину, большая часть которой собралась здесь.

- Сеньор граф, вы к нам несправедливы! - возмущались бароны. - Мы преданно вам служим, а вы лишаете нас заслуженных развлечений! Это не по справедливости! Так не годится! Мы требуем разрешить нам пойти в деревню! Мы хотим женщин! Вы что, не человек?! - эти и подобные им громкие возгласы неслись со всех сторон. Глаза окруживших палатку людей сверкали гневом. Рассерженные бароны были недалеки до откровенных угроз и рукоприкладства.

- Каких таких заслуженных развлечений, други? - заговорил с ними Лантберт, - мы с вами пока ничего не заслужили! Сейчас не время для утех, противник тоже не дремлет и ничто не мешает ему неожиданно напасть, пока вы будете развлекаться. Когда мы возьмем Ахен, тогда все окрестные деревни будут ваши. Будут вам и деньги, и женщины, клянусь, в обиде не останется ни один из вас! А пока надлежит всем отдыхать как следует. Всем надо выспаться, завтра никому скучать не придется. Выступаем с зарёй!

Бароны примолкли, угрюмо внимая сеньору, понимая, что он прав. Варин, предвкушавший расправу с графом, которого терпеть не мог, давно подумывая переметнуться на службу к другому сеньору, с сожалением видел, что остальные воины соглашаются с доводами Лантберта и, хотя они и остались весьма недовольны, но послушно отступили.

- Совсем озверел, - вполголоса ворчали они при этом, возвращаясь по своим палаткам.

- Тоскует по молодой, вот и злой как черт.

- Да брось, Варин, он правильно рассудил! Дело сделаем, потом погуляем вволю.

- Клянусь, после Ахена, вернусь я в эту деревню, и тогда берегись здешние девчонки, - мрачно пригрозил Гервард, вызвав смешки окружающих.

Тем временем, лагерь наполнился приятным ароматом жареного мяса, примирив бойцов с утраченными надеждами на женскую ласку.

Поздно ночью вернулся разведотряд. Леон без промедления прошел в палатку к графу. Лантберт спал, сидя за столом, уронив голову на план штурма, освещенный догорающим огоньком светильника. Леон уселся рядом, Лантберт поднял голову и взглянул на друга мутными со сна глазами.

- На всех подступах заставы, - доложил Леон, - по дюжине человек в каждой. Первая из них приблизительно на расстоянии пятнадцати галльских миль отсюда.

- Отправим авангард, - кивнул граф, окончательно проснувшись.

- Я пойду с ними, - сказал Леон.

- Хорошо, - неохотно согласился Лантберт, - отдохни пока, время ещё есть.

Леон растянулся на своем плаще, сброшенном тут же, возле стола на землю, и мгновенно заснул глубоким сном. Лантберт больше не сомкнул глаз до самого утра, погруженный в раздумья о завтрашнем походе.

Через несколько часов, когда солнце ещё не появилось на горизонте, но его лучи уже спешили прогнать с земли ночной мрак, авангард дружины выступил из лагеря. Бойцы отправились налегке, вооруженные лишь луком с небольшим запасом стрел, кинжалами и дротиками.

Проехав большую часть пути верхом, всадники спешились и разделились, оставив двух человек сторожить лошадей. Леон с четырьмя бойцами отправился прямиком на центральный блокпост противника. Пробежав несколько миль, они приблизились на просматриваемое и прослушиваемое расстояние к заставе и теперь продвигались вперёд осторожно и беззвучно, уподобляясь тем шустрым и бесшумным ящерицам, что мелькали под ногами в траве.

Леон точно знал где расположен блокпост и часовые. Приблизившись, отряд распределился по заранее обговоренному плану. Конрад должен был взять на себя связного гонца, Варнар остаться в засаде и стрелять по неприятелю из лука, Леон, Адельгар и Гунтбальд бросались в открытый бой, предварительно убрав часовых.

Как только бойцы окружили заставу, Варнар и Адельгар одновременно атаковали часовых из луков. Оба были точны, и бароны, с высоты деревьев наблюдавшие за окрестностями, но проморгавшие подкравшийся к посту авангард Лантберта, тяжело рухнули с веток вниз как подстреленные вальдшнепы.

В два счета преодолев заграждения, сооруженные из перевернутых повозок, Леон и Гунтбальд набросились на блокпост. Перерезав горло первым попавшимся, ничего не подозревающим бойцам, и вооружившись их мечами, они приняли бой налетевших на них остальных воинов заставы. Адельгар, подстрелив часового, поспешил на помощь к друзьям. Он набросился на одного из противников Гунтбальда и, повалив не ожидавшего нападения сзади врага, заколол его ударом кинжала в сердце.

Одного из своих противников Леон уложил сразу, но бой со вторым - светловолосым крепким малым с цепким и презрительным взглядом серых глаз, не уступавшим своему врагу ни силой, ни ловкостью — не предвещал Леону скорой и легкой победы.

Конрад выследил связного, который, едва лишь поднялась тревога, мгновенно вскочил в седло, но был сброшен оттуда мощным ударом кулака бургундца. Перепуганная до полусмерти лошадь в панике встала на дыбы и пустилась в галоп не разбирая дороги. Связной выхватил топор и набросился на Конрада. Бургундец, вооруженный лишь кинжалом, успел увернуться и, оказавшись за спиной врага, запустил ему в спину оружие, но неправильно рассчитанный удар лишь со скрежетом скользнул по металлическим пластинам кольчуги, не пробив её. Зато удар связного был точен и его топор раскроил бедняге Конраду череп. Барон Лантберта рухнул на землю, а связной пустился бежать — он должен был доложить о нападении на заставу.

Адельгар, находившийся неподалеку, не мог прийти товарищу на помощь, поскольку сам с трудом отбивался от превосходящих сил противника. Наконец, стрела Варнара сразила одного из одолевавших его рыцарей, а второго Адельгар сразил сам, удачно метнув кинжал в лицо врагу. Не теряя времени, отбросив меч, победитель бросился вдогонку за связным гонцом, который уже исчез среди деревьев.

Варнару приходилось тяжело. Бои проходили с такой быстротой, что нелегко было выцелить врагов, не задев кого-то из своих. Однако он справился со своей задачей. В живых остался лишь противник Леона, но этот бой был слишком стремительным и подбить одного из его участников из лука, не навредив второму, не представлялось возможным.

Враги сражались упорно и неистово. Время от времени они отпускали в адрес друг друга угрозы, которыми каждый из них надеялся вывести другого из равновесия и заставить совершить ошибку.

- Трус и негодяй, очень скоро я снесу тебе башку!

- Когда я убью тебя - изрублю на части и скормлю собакам!

Но эти и подобные выпады также не имели никакого результата. Поединок был из разряда, что называется, нашла коса на камень.

Варнар попытался зайти вражескому барону с тыла и ударить его мечом в спину, но противник Леона, отбив очередной удар врага, успел обернуться и довольно ощутимо ранить нерасторопного Варнара в правое плечо, срезав плоть на предплечье так, что обнажились кости. Барон выронил меч и присел на землю, зажимая рану второй рукой. Гунтбальд присоединился к поединку и вместе с Леоном они начали теснить воина, который, сжав зубы, с невероятным проворством отбивал удары обоих соперников.

- Сдавайся! - крикнул ему Леон, яростно орудуя мечом.

Но воин в ответ лишь сверкнул глазами и продолжал отбиваться. Однако усталость начинала сказываться и было понятно, что победа атаковавших его врагов близка. Наконец, воин оступился о подвернувшуюся под ноги корягу и брякнулся на землю. Меч Гунтбольда настиг его, пронзив внутренности насквозь, изо рта раненого хлынули алые струйки крови и он скончался.

Леон бросил на землю меч, переводя дух. Давно он не сталкивался с таким сильным противником.

- Вот ведь сатана, - ругнулся он, с примесью удивления и восхищения взглянув на убитого и в глубине души сожалея, что никогда не увидит этого человека среди своих товарищей.

Тем временем Гунтбальд перевязывал рану Варнару, использовав для этого кусок ткани, оторванный от льняной рубахи.

Справившись с раной Варнара, воины Лантберта подошли к уже остывшему телу своего товарища. Они почтили его уход в мир иной молчанием.

Леон вытащил из-под ворота сюркота убитого нечто, вызывающе белевшее нежностью шелка на залитой кровью верхней одежде мертвеца. В руках барона оказался шелковый шарф с искусно вышитым на нем серебряными нитями крестом.

- Это подарок жены, он показывал нам его, когда мы сидели под Реймсом, - заметил Варнар.

- Видать гулящая, раз её оберег не подействовал, - проговорил Леон и, сложив, вернул вещь убитого на её прежнее место около уже остановившегося сердца.

- Похоронить бы его... - сказал Гунтбальд, не скрывая слёз скорби. Конрад был его другом.

- Само собой, - кивнул Леон, - останьтесь здесь и похороните. Конрад был доблестным воином, упокой Господь его душу. - Леон перекрестился, остальные последовали его примеру.

За деревьями послышался шум и на заставе появился Адельгар. Он тащил за собой еле передвигавшегося связного, с трудом волочившего перебитую дротиком ногу.

- Почему ты не убил его? - недовольно спросил командир.

- А ты послушай, как складно он поёт, тебе понравится, - довольно проговорил Адельгар, тяжело дыша, и сбросил с себя пленника на землю.

- Что такого он может нам сообщить, чтобы мы сохранили его никчемную жизнь?

Гундбальд, с ненавистью глядя на связного, обнажил кинжал, желая, во что бы то ни стало, отомстить за смерть друга.

Сплюнув, связной окинул мрачным взглядом окруживших его врагов и проговорил:

- Я знаю подземный ход, что ведет в Ахен.

- Годится, - кивнул Леон. - Придется тащить его к графу, - добавил он, обращаясь к Адельгару и делая вид, что не замечает устремленного на него, полного негодования и смертельной обиды, взгляда Гунтбальда.

***

От Альберги не было вестей, и королева все больше отчаивалась увидеть сына живым. По ночам её мучила бессонница, а днем невыносимо болела голова. Нечего было и думать, чтоб заняться каким-нибудь делом — шитье выпадало из рук, а буквы в латинских кодексах приобретали очертания странных, непонятных и даже зловещих символов. Она целыми днями ходила по комнатам, погруженная в горькие думы о том, где сейчас её сын и что с ним, жив ли он и есть ли ещё надежда на его спасение. Иногда она выходила из своих покоев и бродила по дворцовым коридорам, некогда оживленным, а теперь пустынным и тихим — большинство придворных отправились на войну вместе с её мужем. Останавливаясь в открытой галерее, она окидывала ничего не видящим взглядом большой двор, где теперь разместился военный лагерь — единственное многолюдное и оживленное место во дворце.

Людовик знал со слов своей жены, которой всегда безгранично верил, что его сын находится у родственников Юдифи, и сейчас она завидовала мужу почти черной завистью, его счастливому заблуждению о судьбе Карла. Император отправился на войну, оставив в Ахене многочисленный гарнизон под командованием графа Бернарда и своего шурина графа Рудольфа, а также расставив заставы на подступах к дворцу, а она осталась — ждать и каждое бесконечное мгновение умирать от страха за жизнь сына и мужа.

Единственный человек, которому она поведала всю правду, был граф Бернард. Услышав, что она доверила жизнь принца Альберге, граф посмотрел на королеву как на безумную, и этот взгляд добил последние остатки её душевных сил.

- Юдифь, вы отдали Карла в руки графини Дижонской, чтобы она спрятала его под кровлей наших врагов?

Эти безжалостные слова вновь и вновь звучали в голове и больно ранили сердце. Королева не могла понять, какое наваждение заставило её поступить так безрассудно. «Нет, нет, - пыталась уговорить она сама себя, вспоминая тот день, когда графиня убедила королеву поверить ей. - Альберга преданна мне, она спрячет Карла в надежном убежище и враги не доберутся до него!» - но подобные проблески веры с каждым новым восходом солнца всё реже и реже озаряли её душу.

В эти дни рядом с королевой оставались только Бегга и Ингитруда, остальные придворные дамы разъехались по домам — их родственники поспешили забрать своих жен, сестер и дочерей из опасного теперь Ахена. Бегга была настолько преданна Юдифи, что скорее предпочла бы быть растерзанной на части, чем оставила бы королеву, она с радостью отправилась бы за государыней даже на эшафот, а что касается Ингитруды, то ей просто некуда было уезжать.

Ингитруда чудом уцелела после нападения норманнов на её родной Руан. Матери у неё не было с рождения — графиня Руанская умерла в родах. Отец и братья нашли свою смерть, защищая крепостную стену. Когда горожане, а вместе с ними и графская дочь уже не чаяли спастись, подоспело войско императора Людовика, разгромившее врагов. Много слышавшая о доброте императора, Ингитруда набралась смелости и обратилась к нему за помощью, с горестью поведав о потери всех родных. Людовик отнесся к несчастьям сиротки с сочувствием. Назначив для руанцев нового графа, он забрал Ингитруду в Ахен и представил королеве. Юдифь нашла юную девушку весьма милой и с радостью оставила при себе, пообещав, к тому же, что со временем выдаст её замуж за достойного человека. С тех пор дворец стал для Ингитруды родным домом, здесь она взрослела и расцветала в ожидании счастья и обретения собственной семьи.

Дамы сопровождали королеву в её молчаливых прогулках или занимали её чтением.

- И вот сделалось великое землетрясение... - читала вслух Бегга. Королева сидела в кресле, пребывая в мрачной задумчивости, которая не покидала её со дня отъезда её мужа, Ингитруда прилежно вышивала, внимая чтению камеристки.

- Ибо Ангел Господень, сошедший с небес, приступив, отвалил камень от двери гроба...

«Я убила его... я погубила своего сына и обманула мужа... я никчемная мать и преступная королева...» - такой вердикт вынесла себе Юдифь, вовсе не прислушиваясь к чтице.

- Вид его был как молния, и одежда его бела как снег... - всё читала камеристка.

- Бегга! - вдруг обратилась к ней королева, оборвав чтение на полуслове.

Дама подняла глаза на королеву и ужаснулась — такой она никогда не видела свою государыню: Юдифь была необычайно бледна, её глаза лихорадочно блестели, но их взгляд казался холодным и помутневшим, будто незрячим.

- Принеси мне настойку волчьих ягод...

Придворные дамы растерянно уставились на государыню.

- Почему ты медлишь? - на бледном лице королевы вспыхнул румянец гнева. - Бегга, что означает твое неповиновение? Разве и ты, ты тоже предала меня?! - королева перешла на крик. - Все вы неблагодарные, продажные твари! Да низринет Всевышний вас в ад за ваше предательство! - с этими словами Юдифь закатила своей камеристке две звонкие пощечины.

- Государыня, что с вами?! - в ужасе вскрикнула Ингитруда.

Этот окрик словно пробудил королеву от её помешательства, по крайней мере, взгляд её прояснел, но сразу наполнился бесконечной тоской.

- Уходите, оставьте меня одну, - тихо проговорила она, отвернувшись от своих придворных.

Дамы бросились на колени.

- Государыня, мы не предавали вас, мы ваши преданнейшие рабыни! - запричитали женщины, орошая слезами руки королевы.

- Если это так, то принеси мне сейчас же то, что я тебе велела, - холодно проговорила королева, обращаясь к Бегге.

Камеристка, плача, тяжело поднялась с колен и отправилась вон из покоев, столкнувшись в дверях с графом Барселонским.

- Бегга, отчего вы в слезах? - удивился Бернард, никогда за всю службу при дворе не видевший камеристку Юдифи в таком горе.

Всхлипывая, она поведала ему, что королева не в себе, обвинила её, верную и преданнейшую служанку государыни, в измене и отправила за ядовитой настойкой. Что же это творится на белом свете, сеньор мой, что же будет теперь с королевой и с нами, несчастнейшими из подданных?!

- Вот что, иди в деревню, найди лекаря, он сейчас там. Одна не ходи, Ингитруда пусть отправляется вместе с тобой, - приказал ей Бернард.

Следуя за графом, Бегга вернулась в покои, старательно прячась за спину Бернарда, чтоб лишний раз не попадаться на глаза королевы. Однако она зря опасалась монаршего гнева - Юдифь, не обращая больше внимания на происходящее вокруг, сидела в кресле, закрыв лицо руками. Ингитруда стояла рядом и безутешно плакала, глядя на государыню. Пожилая дама кивнула девушке и та послушно последовала за ней, а Бернард, едва они удалились, задвинул двери тяжелым сундуком и поспешил к государыне, надеясь привести её в чувства — совсем не ко времени королева потеряла самообладание.

- Государыня, вам нездоровится? - обратился он к ней.

- Оставьте меня все, - был ответ.

- Милая, приди в себя, сейчас не время для слез и отчаяния, - более ласково заговорил он с ней, взяв её за руки.

- Если мой сын мертв, то ничего больше не имеет смысла. Это я погубила его, я заслуживаю смерти, оставь меня, Бернард, уходи, - она отвернулась от него, не желая никого видеть и о чем-либо говорить.

- Но твой сын жив, - уверенно произнес граф.

Юдифь вновь взглянула на него – теперь взгляд её потеплел, хотя смотрела она с недоверием.

- Почему ты так думаешь? Ведь Лотарь хотел его смерти, а нынче мой маленький Шарло в его руках.

- Даже если принцы победят - пока Людовик не отменил новый указ и не согласился отречься, Карл нужен им живым. Так им будет сподручнее диктовать свои условия отцу.

- Это так страшно... то, что ты говоришь сейчас...

- Юдифь, клянусь тебе, я спасу твоего сына из лап этих кровожадных псов, верь мне! - убежденно проговорил Бернард.

Услышав такие обнадеживающие слова, сказанные так уверенно, королева с искренней благодарностью взглянула на своего верного друга, единственного и надёжного, кто всегда понимал её, и кому она могла полностью доверять.

- Не время плакать, время бороться за победу, - говорил Бернард, - мы победим, вот увидишь.

Найдя в своем друге такое нерушимое присутствие духа и невозмутимость, Юдифь невольно улыбнулась, вдохновленная его верой.

- Обними меня, - еле слышно прошептала она и закрыла глаза, встречая его поцелуй и крепкие объятия, подхватившие её с той же легкостью, с которой ураган подхватывает сорванный с дерева листочек и устремляет за собой, полностью подчиняя своей воле. Ещё так недавно она была полна решимости покинуть этот мир ради мира иного. Теперь же, когда она вновь обрела надежду и веру, ей хотелось не только жить, но и сполна вернуть себе радости земного бытия. Эта близость была ей сейчас необходима, и Юдифь самозабвенно отдалась стихии страсти и наслаждения, именуемой любовью Бернарда, желая хоть на время ничего ни знать, ни чувствовать, кроме счастья любить и быть любимой.

Когда в королевские покои возвратились взволнованные внезапным недугом государыни придворные дамы, в сопровождении королевского лекаря, они нашли свою королеву вполне здоровой. Юдифь, спокойная и невозмутимая, сидела за конторкой и писала письмо. Она писала своей сестре Эмме, которая была замужем за младшим пасынком Юдифи Людовиком Немецким. Юдифь давненько не вспоминала о ней за недосугом, но теперь пришло время вновь припомнить их родство, и королева решительно выводила ровным, уверенным почерком:

«Милая сестра...»

***

Враг появился под стенами дворца внезапно - в ахенском гарнизоне была объявлена тревога и общий сбор. Пока противник неспешно и основательно готовился к штурму, устанавливал баллисты и укреплял щиты, командир гарнизона, граф Рудольф, наскоро сообщил личному составу данные о неприятеле, объяснил отрядам их боевые задачи и красноречиво призвал своих бойцов нещадно бить врагов, защищая Ахен и королеву.

Юдифь с волнением наблюдала за всеми этими приготовлениями с галереи дворца.

- Ах, как не вовремя граф Бернард покинул нас! - горестно воскликнула Ингитруда, со слезами страха и горя в глазах.

- Так надо было, Ингитруда, это не твоего ума дело! - отвечала королева, бросив на девушку весьма строгий взгляд.

- Государыня, что же теперь будет, вот мерзавцы, как они посмели напасть на дворец! Клянусь, если этот проклятый Лотарь посмеет причинить вам зло, я выцарапаю ему глаза и перегрызу горло, - с ненавистью проговорила Бегга.

- Дорогие мои, - обратилась королева к обеим дамам, - пойдемте поскорее в капеллу, помолимся Пречистой Деве, да защитит она нас от врагов и споспешествует нашим воинам в бою! - и женщины поспешно устремились прочь из галереи.

Не успели ещё все защитники дворца занять свои боевые посты, как со стороны противника в их сторону полетели огненные заряды из баллист. Перелетая через крепостную стену, горящие смоляные шары падали на двор, воспламеняя всё вокруг. Вспыхивающий тут и там огонь того и гляди грозил переметнуться на стену и на деревянные дворцовые постройки. Часть ахенских воинов вынуждены были заняться тушением пламени, каждое мгновение рискуя сгореть заживо. Другие метали в неприятеля стрелы и камни, с особым усердием целясь в воинов, заряжавших баллисты, и прилагая все силы чтобы не подпустить врагов к стенам и воротам дворца. С обеих сторон уже появились раненые.

Протяжный вой сигнального рожка, неожиданно раздавшийся со стороны дворца, вверг ахенцев в такое же оцепенение, как если бы сами небеса разверзлись вдруг над Ахеном, и не успели воины опомниться от замешательства, как оказались под обстрелом отряда бургундских лучников, каким-то сверхъестественным образом оказавшихся внутри крепостных стен и атаковавших защитников дворца с тыла.

- Враг во дворце! - понеслось по двору и перекинулось на крепостные стены, вызвав панику среди бойцов наверху.

Однако граф Рудольф казался невозмутим.

- Вперед, на врагов! - скомандовал он спокойным и зычным голосом, внушая своим бойцам прежнюю уверенность и отвагу.

«Подземный ход!.. Подлый предатель.. я узнаю кто ты и тогда ты проклянешь свою мать за то что породила тебя» - с горечью думал он, видя, как его лучшие воины падают, сраженные стрелами противника. Однако эти проклятья и угрозы в адрес предателя были тщетны, поскольку тот был уже мертв — приведя врагов во дворец, он остался лежать с перерезанным горлом в подземелье (Гунтбальд всё же исполнил последний долг перед убитым другом, отомстив его убийце).

Закрываясь щитами, ахенцы бросились на бургундских стрелков, но были встречены мечами воинов Лантберта, ни на шаг не отстававших от своего графа.

Завязался бой. Противники с бешеным ожесточением ринулись в схватку, разя своих врагов несчетными ударами мечей. Защитникам дворца, оказавшимся в кольце неприятеля, некуда было отступать. Они рубились отчаянно, атакуя бургундцев с такой беспредельной отвагой, словно возомнили себя бессмертными. Ахенский двор наполнился криками ярости и предсмертными стонами, а утоптанная и выжженная трава всюду обагрилась кровью. Каждый обязан был уничтожить противника и при этом выжить сам, любой ценой, и это заставляло бойцов без пощады бить врага, превращая людей вокруг себя в кровавые обрубки человеческих тел.

Отряд под командованием Варина должен был открыть ворота. Пробивая себе путь сквозь ряды дерущихся, задыхаясь от дыма пламени, охватившего часть двора и стены, они упорно продвигались всё ближе к своей цели. Поблизости от ворот бойцы подверглись обстрелу со стены — ахенские лучники, несмотря на опасность сгореть заживо или задохнуться, продолжали охранять ворота и до последнего не покидали свои посты наверху, до поры до времени скрываясь за выступами стены, укрытыми черной пеленой дыма. На помощь Варину пришли бургундские стрелки, по мере возможности прикрывавшие отряд. Несколько ахенцев бездыханными трупами слетели со стены вниз, остальные отступили, не устояв против двойной атаки — и пламени, все больше охватывавшего стену, и вражеских лучников. Но и отряд Варина тоже сильно пострадал, из дюжины бойцов после обстрела выжили всего несколько, которым, после отступления врагов, всё же удалось открыть ворота.

Внутрь крепостных стен дворца ворвались всадники во главе с Леоном. Их победоносное явление решило исход битвы. Всадники атаковали пеших воинов, пробивая их копьями и лишая малейшей возможности отбить нападение или хотя бы попытаться спастись бегством.

Ахен был взят. Граф Рудольф и ещё несколько знатных ахенцев оказались пленниками и были препровождены в тюрьму (Лантберт к своей величайшей досаде не нашел среди пленных казначея, хотя за него было назначено более, чем щедрое вознаграждение). Бургундцев полегло гораздо меньше, чем ахенцев, но все же и среди победителей оказалось много убитых и раненых. После боя оставшиеся в живых принялись тушить огонь, чудом ещё не охвативший дворцовые строения, и собирать своих мертвых.

Барон Гервард, для которого этот бой был первым в жизни, отделался ранением. Рана была не слишком тяжелой, но она мешала ему работать наравне с остальными и потому он был предоставлен сам себе и бродил по двору, наблюдая за действиями старших товарищей. Проходя мимо ворот он увидел Варина, лежавшего навзничь со стрелой в сердце, и остановился, растерянно уставившись на него — только вчера этот человек позволял себе спорить с графом, а сегодня его больше нет. Два барона подняли труп, взяв его за руки и за ноги, чтобы оттащить в общую телегу с убитыми.

Когда шум битвы стих, женщины в капелле перестали молиться и, затаив дыхание, стали прислушиваться к голосам извне. Дверь в храм отворилась. Юдифь, а за ней и её камеристки, с надеждой бросились навстречу входящим в Божий дом людям, но замерли в ужасе, увидев перед собой врагов. Перекрестившись, граф Лантберт и несколько сопровождавших его людей вошли в капеллу. Вид их был страшен, ибо вся их одежда была перепачкана кровью убитых ими людей.

- Государыня, - сказал граф, приблизившись к королеве, - император Лотарь приглашает вас оказать ему честь, удостоив его лагерь своим присутствием.

- Честью для вас будет позорная смерть на виселице, – нашла в себе силы произнести в ответ королева, несмотря на душившую её ненависть к врагу.

Лантберт молча перевел взгляд с королевы на её камеристок.

- Эта дама останется здесь, - сказал он, указав на Ингитруду. - Проводи камеристку в её комнату и береги как зеницу ока, - приказал он Теобальду, одному из своих доверенных друзей. - Она важная свидетельница и, уверен, расскажет нам много интересного.

- Вы не смеете прикасаться к моим камеристкам! - воскликнула королева, пораженная таким грубейшим самоуправством и попранием всех норм дворцового этикета.

- Позвольте сопроводить вас к вашей повозке, государыня, - сказал граф, игнорируя её возмущение.

Юдифь ничего не оставалась, как повиноваться слуге Лотаря.

- Нет, нет, не оставляйте меня, государыня! - в ужасе закричала Ингитруда, видя, что Юдифь уходит.

Королева лишь с сожалением взглянула на свою ближайшую подругу, она ни чем не могла ей помочь. Впрочем, императрица не слишком переживала — даже если Ингитруда расскажет на суде, что королева оставалась наедине с графом Барселонским, даже если со страха или под пытками она подтвердит все самые немыслимые наветы Лотаря, он не сможет использовать эти признания, чтобы возвести обвинение против Юдифи. Ведь лишившись графства и всех родственников, Ингитруда осталась безродной сиротой, и её показания не представляют никакой значимости для франкских аристократов. Что значит слово этой несчастной девочки против слова самой императрицы или Бернарда? Это просто смешно.

- Пойдемте, госпожа камеристка, я провожу вас, - проговорил Теобальд, обращаясь к плачущей девушке. - Не бойтесь, даю слово, с вами ничего худого не случится, - заверил он её, надеясь этими словами остановить её безудержные рыдания, - во всяком случае, до прибытия короля, - добавил он вполголоса.

***

Идея подкупа людей императора оказалась весьма резонной, Лотарь не преминул воспользоваться советом Лантберта. Как только по лагерю Людовика пополз слух о щедрой награде для перебежчиков, многие поспешили переметнуться во вражеский стан. Каждое утро войско недосчитывалось воинов, а то и целых дружин, дезертировавших вместе со своими сеньорами, и, несмотря на все предпринятые меры, всё же настало то злосчастное утро, когда Людовику доложили, что лагерь полностью опустел.

Битва оказалась проиграна, так и не начавшись. Рядом с поверженным королем остались только немногие, самые неподкупные и преданные ему люди. Людовик собрал их всех в своей палатке и искренне поблагодарил за верную службу, а затем приказал своим немногочисленным верным подданным последовать примеру остальных и перейти на сторону противника.

Бароны императора не спешили подчиниться этому приказу.

- Мы не оставим вас, государь, - отвечал за всех граф Парижский, - пусть мы выступим против всей Франкии, но я и моя дружина скорее умрем, чем предадим вас и нарушим вассальную клятву!

Остальные согласились со словами графа Герарда и подтвердили готовность сражаться и отдать жизнь за своего короля.

- Благодарю, други, ваша преданность достойна наивысших похвал, - сказал Людовик своим верным баронам. - Однако я не хочу видеть, как вас и ваших людей настигнет совершенно бессмысленная и ненужная смерть. Мои сыновья уже празднуют победу, и вам не удастся что-то здесь изменить. Поэтому как ваш сеньор, я приказываю и прошу оставить мой лагерь и перейти на сторону победителей, дабы горечь моего поражения многократно не умножилась при виде вашей безвременной гибели.

Услышав такую речь от своего сеньора, рыцари императора, скрепя сердца, повиновались ему. Когда все они удалились, в палатке остались только два человека - Людовик и его сенешал Адельхард. Видя, что друг медлит, император обратился и к нему с той же просьбой — перейти на сторону Лотаря, чтобы сохранить себе свободу и жизнь. В ответ преданный и доверенный друг Людовика лишь мрачно покачал головой. Затем, выхватив свой меч, протянул его императору, со словами:

- Государь, лучше убей меня, но не приказывай становиться предателем. Лишь смерть способна заставить меня в час беды бросить своего государя и друга одного в таком горестном положении.

Весьма растроганный его преданностью, Людовик со слезами благодарности обнял верного друга. Они вместе вышли из палатки и, преклонив колени и обративши взор к небесам, принялись горячо молиться, возлагая свою дальнейшую судьбу в десницы господни.

Тем временем, Лотарь не торопился. Зная, что отец остался в одиночестве, король не отправлял никого из своих людей, чтобы арестовать его, а терпеливо ожидал появления побежденного императора в своей лагере.

Он сидел в кресле во главе своего войска. Рядом с ним находился его брат Людовик Немецкий. Чуть поодаль восседал понтифик в окружении собственной свиты. Григорий чувствовал себя не очень-то комфортно, став свидетелем расправы детей над Людовиком Благочестивым. С франкским императором папа с давних пор пребывал в хороших дружеских отношениях и не предполагал, что однажды будет вынужден находиться в стане его гонителей.

Здесь же находились знатнейшие франки и епископы, во главе с архикапелланом Хильдвином и архиепископом Эбо Реймским - сыном саксонского раба, получившего свободу и возвышенного Карлом Великим, который, как известно, ценил людей не за титулы, а за их личные качества и часто приближал к себе людей низкого происхождения, если находил в них ум, честь и другие похвальные качества, достойные самых высоких санов.

Эбо воспитывался вместе с Людовиком, будучи его ближайшим другом детства, и вскоре после коронации друга получил архиепископство и стал аббатом монастыря Сен-Реми. Несмотря на все благодеяния, принятые им из рук Людовика, в споре императора с детьми Эбо предпочел занять место в партии единства.

Войско замерло в ожидании. Наконец, вдали появились два всадника. Приблизившись, они спешились. Адельхард был сразу же весьма грубо арестован несколькими подбежавшими к нему баронами и уведен прочь.

Оставшись в полном одиночестве, Людовик обвел глазами ряды магнатов и епископов — все как один прятали от него глаза. Лишь Людовик Баварский с задумчивой скорбью взирал на отца, держа голову прямо и не отводя взгляда — ведь он предупреждал родителя, к чему может привести невыполнение справедливых требований франков. Зря отец не прислушался к его предостережению, но теперь император должен винить в своем бесчестии только самого себя.

- Ты победил, Лотарь, - сказал Людовик, - но не спеши торжествовать! Берегись, не обернулась бы власть над Франкией слишком непосильной ношей для тебя!

Прежде чем заговорить, Лотарь выдержал небольшую паузу, с нескрываемой ненавистью глядя на поверженного отца.

- Людовик, отныне ты больше не являешься законным императором Франкии. - произнес он (Лотарь говорил громко и четко, так, чтобы каждое его слово было слышно даже самому последнему бойцу в рядах войска). - Ибо франки больше не желают признавать твою власть. Ты низложен и обвиняешься в государственной измене. Вскоре над тобой свершится суд, и ты понесешь заслуженное наказание за предательство интересов государства во имя личной выгоды.

Лотарь замолчал, а к его отцу торжественно и неспешно приблизился граф Викфред.

- Людовик, прошу подобру отдать меч, - сказал он бывшему сюзерену, - знатнейшие франки больше не признают твою власть. Мы желаем, чтобы отныне нами управлял твой сын.

Людовик вынужден был подчиниться приказу подданного, после чего был препровожден под арест.

Когда увели низложенного императора, Лотарь обратился к папе Григорию за благословением, исполнив все предписанные знаки почитания апостольской власти. Понтифик благословил нового императора Франкии, но тут же поспешил проститься с ним и, сославшись на множество неотложных дел, изъявил желание, не теряя времени, отбыть в Рим.

Скорый отъезд папы римского не омрачил Лотарю радость победы. В лагере были объявлены многодневные торжества. Ни один человек, в том числе из бывших сторонников Людовика, не был обделен причастностью к всеобщему ликованию, все (кроме находившегося под арестом сенешаля Адельхарда, решившего разделить участь своего сеньора) принимали самое активное участие в праздничных гуляньях - веселом пиру и воинских играх, устроенных в честь победы.

Возвратившаяся в лагерь дружина графа Лантберта подоспела в разгар веселья.

- Где казначей? - первым делом осведомился у друга Лотарь после взаимных приветствий.

- Государь, его не было в Ахене. Военнопленные сказали, что он исчез за день до нашего появления во дворце.

- Вот чертов ублюдок! - с досады выругался король. - Есть ли на свете более презренная тварь?! Ничего, назначим за его поимку награду золотом, посмотрим далеко ли он убежит. А императрица здесь, или она тоже сбежала от тебя?

- Я проводил её в твою палатку, - отвечал Лантберт.

- Пойдем со мной, - сказал Лотарь графу и вместе они проследовали в королевский шатер, где ожидала решения своей участи пленная королева.

Несмотря на то, что Юдифь провела несколько дней в пути, она как всегда выглядела блестяще. Весь её вид - прическа, одежда были элегантны, нарядны и безупречны, чего нельзя было сказать о её душевном состоянии. Королева была издергана тревогой за близких людей и утомлена дальней поездкой в сопровождении людей её пасынка, всю дорогу вынужденная слышать из своей повозки их омерзительную ругань, пьяный хохот и пронзительные визги захваченных в обоз девушек из окрестных деревень.

Увидев мачеху, Лотарь изобразил радушную и приветливую улыбку.

- Доброго дня, матушка! Сердечно счастлив, что вы приняли мое приглашение и пожаловали ко мне в гости.

Вид самодовольного пасынка, к тому же в изрядном подпитии, и его злая насмешка, стали последней каплей, чтобы совершенно вывести королеву из себя.

- Не называй меня матушкой! - возмущенно заговорила она. - Твои кровожадные псы убили всех моих людей!

- Эти обвинения совершенно беспочвенны, дорогая матушка. Ваши люди сами виноваты, они оказались недостаточно гостеприимны, и графу пришлось поучить их правилам вежливости. Не так ли, граф?

- Все было именно так, как вы говорите, государь, - подтвердил Лантберт.

- Где император? - спросила Юдифь пасынка, не удостоив графа вниманием.

- Он перед вами, - с легким поклоном отвечал Лотарь.

- Я спрашиваю тебя, что ты сделал со своим отцом?! Негодяй! Мерзавец! Ничтожество! - закричала взбешённая королева.

- Вы слишком добры ко мне, матушка! На самом деле, я намного хуже, чем вы обо мне думаете, - смеясь, отвечал Лотарь. - Если бы вы знали меня лучше, не изъяснялись бы сейчас в таких любезных выражениях. Прошу вас, располагайтесь у меня как дома, угощайтесь, отдыхайте, - король показал на уставленный яствами стол.

- Торжествуешь победу над собственным отцом?! - проговорила в ответ Юдифь, всё же сумев взять себя в руки и немного успокоиться. - Бегга! - одёрнула она камеристку, которая хотела было взять со стола немного еды.

- О да! Торжествую, вместе со всей Франкией. Ведь нам удалось предотвратить исполнение ваших преступных замыслов и сохранить государство, которое вы так стремились уничтожить.

Юдифь с удивлением глянула на пасынка и искренне рассмеялась.

- Вместе со всей Франкией?! - проговорила она сквозь смех. - И ты думаешь, достаточно всех купить, чтобы управлять таким огромным государством? Долго ли ты продержишься на престоле, управляя с помощью столь примитивных методов? - продолжала она, насмешливо глядя на него. - Ты завладел империей с помощью хитрости и подлости, но чтобы управлять ею нужен ум, мудрость, справедливость, доблесть... всё то, чем тебя обделил Господь.

- Зато вас Всевышний щедро наградил всеми этими качествами, - кивнул Лотарь, - только франки что-то не спешат ценить всю вашу добродетель по достоинству, а хотят видеть на престоле меня. Вы правы, я щедрый человек и не скуплюсь на награды за преданность. А вот вы с вашим мужем - не слишком ли возгордились, недальновидно почитая за глупость заботу о своих подданных? Что ж, вот и пришло время расплаты за гордыню! Вы ведь не хуже меня знаете, что гордыня - самый тяжкий из смертных грехов!

В беседе настала небольшая пауза — мачеха и пасынок обменялись долгим неприязненным взглядом.

- Ты называешь подкуп людей заботой о них? - вновь заговорила королева, после молчаливого поединка глазами. - А что ты будешь делать, когда казна опустеет, а твои подданные придут к тебе требовать новую порцию платы за лояльность? Имей в виду, что как только тебе нечем будет оплачивать их преданность, они не станут церемониться и поступят с тобой так же, как ты поступил со своим отцом.

- Не беспокойтесь, матушка, казна не опустеет, а государство больше не будет разорено, потому что отныне некому будет воровать государственные средства в свой карман, как это делал ваш любовник.

- Что? - Юдифь, покраснев словно оскорбленная невинность, в изумлении подняла глаза на пасынка и с трагическим укором покачала головой. - Вот как? Ты опустился до подобной низкой и грязной клеветы? Лотарь! Ты забыл все понятия о королевском достоинстве, о стыде и совести! Не сомневаюсь, что когда-нибудь тебе придется с лихвой заплатить за все твои наветы и злодеяния!

- Государыня, какая жестокая и нелепая клевета! - с горечью воскликнула Бегга. - Есть же бессовестные люди на свете, ничего святого, как только их земля носит!

- Лучше помолчи, старуха, - бросил Лотарь камеристке и снова обратился к королеве. – Вас и вашего любовника ждет суд. Но сейчас речь не об этом.

- О чем бы ты ни вел речь, я не желаю тебя слушать, - устало молвила Юдифь, отвернувшись от пасынка.

- К вашему несчастью, дорогая матушка, здесь я решаю, будете вы меня слушать или нет. А я думаю, что сейчас в ваших интересах слушать меня, ведь речь пойдет о вашем сыне.

Юдифь, не скрывая сильнейшей обеспокоенности, живо взглянула на Лотаря.

- Ты не посмеешь убить августейшего брата! - горячо проговорила она. - Иначе сам скоро умрешь, всеми проклятый и нищий, как все иуды и каины!

- Я понимаю ваше горе, но здесь замешана политика. Подумайте сами, кто кроме вас виноват, что ваш сын стал в ней разменной монетой? - серьёзно и строго отвечал ей Лотарь, отбросив всяческое лицемерие.

- В том, что ты жадный и подлый человек виноват только ты сам! - в ярости закричала Юдифь, ещё больше взбешённая внезапной откровенностью и серьёзностью пасынка, чем до этого его лицемерием и наигранным благодушием. - Господь накажет тебя за все твои мерзкие бесчеловечные преступления! И твоих подлых помощников тоже!

- Матушка, довольно угроз. Очень скоро вы отправитесь в изгнание и никогда больше не увидите своего сына, - сухо проговорил Лотарь, разбивая королеве сердце этими жестокими словами. - Но будет ли сохранена принцу жизнь, зависит только от ваших действий. Если вы благоразумно согласитесь содействовать нам с братом, то и мы в свою очередь будем к вам благосклонны и не станем совершать расправу над вашим сыном, как того требуют франки.

Юдифь задумчиво помолчала, а затем сказала с напускным равнодушием:

- Ты лжёшь. Карл давно за пределами империи, ты не сможешь убить его.

- Лантберт, где сейчас находится принц? - спросил Лотарь, не сводя глаз с королевы.

- По моим данным он в Бурже... А если быть точнее, в его окрестностях... - сказал Лантберт.

Юдифь с ненавистью взглянула на мужа Альберги и, не в силах скрыть отчаяние, тут же отвернулась, прикрыв лицо рукой. Лотарь одобрительно кивнул другу, довольный хорошо проделанной работой.

- Итак, вы всё ещё не хотите со мной общаться, дорогая матушка?

- И что же я должна сделать, чтобы ты помиловал своего брата?! - с слезами воскликнула королева.

- Уговорите Людовика отменить капитулярий о престолонаследии. Используйте свое влияние на него, чтобы он отрекся от всяческих притязаний на власть и добровольно принял постриг.

Юдифь перестала плакать и усмехнулась в лицо пасынку.

- Ни за что! - произнесла она с презрительной улыбкой.

Лотарь, уже уверовавший в то, что он сломил волю императрицы, не ожидал от неё такого внезапного отпора и рассвирепел.

- Вот как вы цените жизнь собственного ребенка?! - громогласно закричал он на королеву. - Вы готовы смириться с его гибелью, лишь бы не потерять права на престол?!

- Я хочу видеть своего мужа и сына, - спокойно и надменно произнесла императрица. - А потом, может быть, подумаю над твоей просьбой.

Лотарь задумчиво посмотрел на мачеху и примирительно кивнул.

- Вам надо отдохнуть, - проговорил он. - Похоже, вы не в себе и не можете правильно воспринимать то, что вам говорят. Отдыхайте, до утра вас никто не потревожит.

Вместе с другом Лотарь покинул королевский шатёр.

- Что скажешь? - спросил он Лантберта.

- Похоже, долго она не продержится, день-другой и согласится на всё, лишь бы её оставили в покое.

- Ох и устал я от этих родственников... Пойдем, друже, франки нас уже заждались.

- Государь, дозволь мне немедленно отправиться в Бурж, - сказал Лантберт, остановившись.

Лотарь посмотрел на него с недоумением.

- Чего ты так торопишься?! Пускай мальчишка поживет ещё чуток! Одна неделя ничего не изменит.

- Но я...

- Лантберт, оставь мысли о делах, пришло время отдыха! - перебил его Лотарь. - Пойдём, герой, расскажешь, как взял Ахен! - с улыбкой сказал король, одобрительно похлопав друга по плечу, и повел его в сторону шумно веселящихся за праздничным пиром франков.