Карл в беспамятстве метался по постели — вот уже несколько дней его мучила жестокая лихорадка. Мальчик то жалобно стонал, то бормотал что-то невнятное, и никого не узнавал.

Нитхард сутками, почти не смыкая глаз, неотступно сидел возле него. Время от времени юноша поил больного целебным питьём, оставленным для него Элисеной, которое мальчик жадно выпивал, но никаких явных улучшений лечение не приносило.

Сестра Альберги исправно навещала их каждый божий день, принося еду, а теперь, когда принц заболел, стала его лекарем.

Раздался стук - условленные три и затем ещё два, это пришла она. Нитхард открыл дверь. Вместе с гостьей в лачугу заглянули ласковые рассветные лучи. Элисена вышла из дому ещё затемно и оказалась около лачуги одновременно с наступившим утром, осветившим скрытое в лесной глуши жилище. Девушка явилась в лесной домик как римская аврора, дарующая свет и изгоняющая сумрак, она сама словно светилась: её дивная шелковая туника, излучавшая нежное розовое сияние, казалось, была сшита из блеска утренней зари.

Элисена приветливо кивнула Нитхарду и, поставив на пол корзину, что принесла с собой, подошла к постели больного ребенка. Она потрогала его лоб - жаркий, словно чугунок из очага, и недовольно покачала головой, затем кивнула учителю принца, призывая его помочь ей.

Вместе, не говоря друг другу ни слова, но действуя уверенно и согласованно, они осторожно переодели больного в свежую рубаху, затем Нитхард взял мальчика на руки, а Элисена переменила покрывала. Когда принц был уложен обратно, Элисена достала из корзины глиняную кубышку с травяным настоем. Нитхард приподнял ребенку голову, а девушка напоила принца лекарством. Убрав сосуд обратно в корзину, Элисена вновь села рядом с больным.

Она взяла его за руку, а другую свою руку возложила мальчику на лоб. Обратившись сперва с молитвой за благословением на исцеление болящего, Элисена начала тихо, нараспев произносить священные слова, без устали повторяя каждую из молитв многажды, раз за разом. По мере пения лицо девушки становилось всё бледнее, с него исчезали краски жизни, оставляя лишь мертвенную белизну, словно жизненные силы покидали её. Глаза были закрыты, а длинные черные ресницы подрагивали, будто она вглядывалась внутрь себя, или видела какой-то чудесный сон. Ритуал продолжался довольно долго. Нитхард незаметно для себя стал погружаться в дрему и в полусне ему казалось, что от рук девушки к больному исходит сияющее свечение, а её пение становится всё громче, и вот оно уже подобно небесному благовесту звучит по всей земле, и люди, оставив бренные заботы, внимают с трепетом и восторгом тонкому девичьему голосу, и все ликуют, ведь этот голос пребудет отныне с ними вечно, и это самое лучшее, что может быть, и ничего другого и быть не может.

Девушка неожиданно смолкла. На лицо Элисены вновь вернулись естественные краски и она открыла глаза. Карл успокоился, перестал ворочаться и стонать, теперь он находился в состоянии глубокого, спокойного, исцеляющего сна.

«Воистину нет ничего действеннее силы искренней веры и молитвы. Любовь Божия все одолеет. На Элисену при её рождении снизошел Дух Святой, она носит его в своем сердце» - подумал Нитхард.

- Похоже, вы совсем не спали сегодня? - спросила Элисена, внимательно посмотрев в лицо юноши.

- Какой уж тут сон, - пожал плечами Нитхард.

- Это неправильно, вы должны беречь свои силы, иначе может статься, что когда ваша помощь понадобится болящему вы не сможете быть ему полезным. - Её речь была разумной, а голос звучал нежно и успокаивающе, словно родник в тиши леса.

- Вы правы, - кивнул Нитхард.

- Я принесла вам поесть. - Элисена достала из корзины крынку молока и свежий, ещё теплый хлеб, наполнивший лачугу благоухающим ароматом.

Нитхард распахнул дверь, прижав её камнем к стене, уселся на порожек лачуги, и принялся есть.

Элисена тоже устроилась на пороге, рядом с Нитхардом. Она ждала, когда он поест, чтобы забрать у него пустую посуду, а пока использовала ожидание для восстановления жизненных сил, потраченных на борьбу с болезнью принца. В молчании и отрешённости она устремила взгляд куда-то сквозь зелень обступивших их со всех сторон деревьев и разросшихся диких кустарников.

Ветер перебирал пряди её вьющихся волос, которые теперь оказались так близко. Локоны были неодинаковы. Некоторые были длинные, почти прямые, и тяжело ниспадали на плечи и спину Элисены, другие вились до основания шеи, приподнятые на затылке тонким серебряным обручем. Вот этими завитками и игрался неугомонный, развязный бесстыдник ветер. Он безжалостно тормошил и перебирал локоны, зарывался в них, пытался раскрутить упругие колечки завитков, вплетая в них солнечные лучи, от чего они ещё сильнее блестели и искрились. Нитхард так засмотрелся на них, что забыл жевать. Но вдруг, опомнившись, поспешно отвернулся, опасаясь как бы Элисена не смутилась, заметив его неприлично навязчивое внимание к её причёске, и опять принялся за еду.

Лес наполнял душу покоем. Птичьи трели, перекличь кукушек, мерное постукивание дятла, стрекотание кузнечиков в траве, не прекращающееся ни на мгновение звучание жизни леса вокруг временной обители человека дарили людям ощущение и понимание чего-то невообразимо прекрасного и непреходящего. Величественные великаны шумно шелестели ярко-зелеными кронами. Они от века не знали всех тех бедствий и потрясений, что нещадно преследуют человека на его земном пути, и созерцание их недвижимого, лишенного суеты бытия создавало иллюзию наступившего на земле Царствия Божьего, обретения повсеместной гармонии и долгожданного счастья для всех.

- Благодарю, бесподобно вкусный хлеб! - сказал Нитхард, насытившись.

- У нас самый вкусный хлеб во всей Аквитании, - кивнула Элисена.

- Могу поклясться, что лучше вашего хлеба не найти и во всей Франкии.

Элисена одобрительно улыбнулась учтивому юноше, от чего её лицо стало ещё прекраснее. Сердце Нитхарда учащенно забилось и он смущенно отвел взгляд. К счастью, Элисена, которая уже различала симптомы многих болезней, ничего ещё не знала о влюбленности и не придала никакого значения смущению юноши.

- Вы давно служите при дворе? - поинтересовалась она.

- Уже несколько лет. Настоятель нашего монастыря рекомендовал меня госпоже Юдифи, и всемилостивейшая императрица сочла меня достойным этой почётной должности.

- Так вы из монахов? - во взгляде девушки теперь читалось искреннее уважение.

- Послушник.

- В каком монастыре?

- Аббатство Сен-Рикье.

- Где это?

- В Австразии, не слишком далеко от Ахена.

- Это большое аббатство?

- О да. И, кроме того, очень красивое. Нашей базилике нет равных, если бы вы там были, вы бы со мной согласились. Вы только представьте себе... - с воодушевлением заговорил Нитхард, вознамерившись на словах воссоздать красоты упомянутой базилики во всем их блеске и величии.

- А где вы выучили латынь? - спросила Элисена, даже не заметив, что бесцеремонно перебила собеседника.

- Я получил образование при монастыре, - проговорил немного обескураженный Нитхард.

- Там имеются кодексы?

- Вообще-то у нас весьма солидная библиотека. Братья со всех окрестных монастырей словно паломники, начиная с ранней весны и до самой поздней осени, устремляются в наш скрипторий, чтобы переписывать римские и греческие рукописи. У нас собрано богатейшее собрание наследия римских классиков. Там очень много самых разных кодексов.

- Ах вот как, - задумчиво проговорила Элисена, - в таком случае это самое чудесное место на земле.

Нитхард довольно улыбнулся.

- Вот вы ученый человек и, наверное, знаете обо всем что есть на земле и на небе, - заговорила вновь Элисена, - скажите, у животных есть душа?

- Нет, Элисена, - не раздумывая отвечал Нитхард. - Человек единственное разумное существо на земле и лишь у человека есть душа, которую вдохнул в него Творец всего сущего. И именно душа и делает человека разумным среди других Божьих созданий.

Этот ответ очень расстроил девушку.

- Значит там, в жизни вечной, Альда не сможет находиться рядом со мной... - произнесла она, и в её голосе послышались нотки искреннего горя.

В то же мгновение Нитхард увидел на коленях Элисены небольшую черную кошку с блестящими жёлтыми глазками. Он удивился тому, что до сих пор не замечал её присутствия. Кошка неотрывно глядела на свою расстроенную хозяйку, вытягивая мордочку, чтобы заглянуть ей в глаза. Элисена, роняя слёзы, ласково погладила кошачьи ушки, на что ответом было громкое мурлыканье. Как видно, Элисена была сильно привязана к этому зверю.

- Однако же для Бога нет ничего невозможного. Видя вашу привязанность и любовь, я уверен, Господь разрешит вашей кошке быть рядом с вами и в вечности, - проговорил Нитхард на свой страх и риск, лишь бы не видеть девушку-ангела столь опечаленной.

Элисена одарила юношу благодарной и счастливой улыбкой, словно только от его согласия и зависело, будет ли пребывать кошка Элисены с ней в раю. Видя, каким счастьем засветилось её лицо, Нитхард тоже радостно улыбнулся в ответ, чувствуя себя счастливейшим из смертных.

В это мгновение из лачуги донеслись болезненные жалобные стоны. Молодые люди поспешили к постели больного. Мальчик вновь пребывал между сном и бредом, и ворочался так, словно из последних своих сил пытался убежать от недуга.

Альда запрыгнула на постель и улеглась на грудь больного, старательно мурча. Кошачье мурчанье также было частью лечебного арсенала Элисены.

- Нет, не убивай меня, брат, - вдруг проговорил в бреду Карл, широко открыв глаза и глядя в сторону распахнутой двери.

Испуганная кошка тут же юркнула в корзину. Элисена и Нитхард растерянно переглянулись.

- Придется делать кровопускание, - с сожалением проговорила Элисена.

Было давно за полдень, когда Элисена возвращалась домой. Дойдя до лесной опушки и перейдя через ручей, она оказалась на лужайке возле дома. В рассеянности не замечая красоты зацветающего луга, что мягким ковром стелился под её босыми ногами, юная девушка в нарядной розовой тунике и с корзинкой в руках, медленно брела, погруженная в свои мысли.

Она возвращалась издалека, но вовсе не из-за усталости так медленно шла теперь, лениво переступая ногами - её тяготила забота. Болезнь Карла упорно не отступала, а Элисене очень хотелось, чтобы этот ребёнок выжил. Она видела, что Нитхард привязан к нему и, наверняка, будет убит горем, если мальчик всё же отдаст Богу душу. А разве это правильно, если будет страдать такой хороший человек?

Нитхард был совсем не похож на других, доселе окружавших её людей. Он был гораздо лучше, умнее, деликатнее, образованнее любого из них. Даже образ отца, которого она очень любила и которым привыкла восхищаться, теперь померк в её душе, отступив перед этим новым впечатлением.

Он явился из другого мира, замечательного и чудесного, и девушка очень дорожила дружбой с таким человеком и возможностью общаться с ним. Их беседы позволяли Элисене хоть немного ощутить сопричастность с тем далёким, недоступным для неё миром учености из которого пришел к ней Нитхард.

Ей очень хотелось исцелить Карла, но была ли вина Элисены в том, что болезнь, словно паучиха, вцепилась всеми своими мерзкими лапами в нутро ребёнка и не поддавалась ни силе священных слов, ни действию целебных трав. Что-то вновь и вновь подпитывало её и возвращало ей прежнюю силу. Зло греха, словно сточная вода в канаве, скопилось в детской душе, не позволяя изгнать хворь. На беду, девушка-лекарь не знала и не могла определить, что это: страх? гнев? обида? А может непомерная для детской души гордыня? Совершая целительный ритуал, Элисена почти физически ощущала это нечто, поглощавшее жизненные силы ребенка, а равно и те, что отдавала ему его лекарь.

А ведь Альберга просила позаботиться о Карле, доверилась ей. Что Элисена скажет своей старшей сестре, если не сможет спасти своего подопечного?..»

- Где твоя сестра?! - услышала она слова, брошенные весьма резко и грубо.

Обернувшись, Элисена увидела возле колодца мужа Альберги.

Поглощенная своими мыслями, девушка незаметно для себя зашла на двор дома и направлялась к крыльцу, когда её окликнул Лантберт. Он недавно прибыл, только что умылся с дороги и был очень зол: отсутствие в Бурже жены, которую он рассчитывал здесь найти, привело его в ярость.

- Доброго дня, сеньор Лантберт, - растерянно проговорила Элисена.

- Я спрашиваю, куда девалась из Буржа твоя безумная сестра?! Ты ведь знаешь где она, да? - бросив в сторону полотенце, которым только что вытирал мокрые, отмытые от дорожной пыли, лицо и волосы, Лантберт подошел к юной родственнице.

- Но Альберга вовсе не безумна, - заступилась Элисена за сестру.

- Элисена, если бы твоя сестра была разумной, то не бегала бы за своей смертью, а оставалась дома, помогала бы матери печь хлеб и терпеливо ожидала, когда за ней приедет муж! Может быть, этой сумасшедшей взбрело на ум вернуться в Ахен, чтобы похвастаться своими подвигами перед королевой? - предположил Лантберт, внимательно глядя на девушку.

Элисена молчала, исподлобья поглядывая в сторону дома, будто ожидая оттуда подмоги.

- Отчего ты молчишь словно немая?! И откуда это ты явилась в таком виде? - вдруг сменил тему братец, строго поглядев на её испачканные босые ноги и грязный подол платья. - Хороша благородная девица! Посмотри на себя! Если уж шляешься Бог знает где, так хотя бы не надевай шелковую одежду, чтоб никто не догадался, что твои родственники достойные и уважаемые люди!

Элисена с явным смущением выслушала эту отповедь. Кстати говоря, эта была первая отповедь в её жизни, до сего дня никто и никогда не ругал её и не повышал на неё голоса.

- Я ходила к больному ребёнку, ему требуется лечение и уход, сеньор Лантберт, - отвечала девушка еле слышно.

Лантберт понимающе кивнул.

- А в корзине у тебя что?

Он хотел было убрать полотнище, которым была прикрыта корзина, но тут же схлопотал за свое любопытство несколько глубоких кровоточащих царапин на пальцах. Отдернув руку, Лантберт с удивлением уставился на неожиданно воинствующий предмет.

- Там Альда, - пояснила Элисена, - я всегда ношу свою кошку с собой, она помогает мне лечить больных. Сеньор Лантберт, мне пора домой, - добавила она, пытаясь воспользоваться замешательством мужчины, чтобы сбежать от него. Но Лантберт преградил ей путь.

- Пойми же, сестрица, жизнь Альберги в опасности. Может статься так, что ты больше никогда её не увидишь, она сгинет без вести, и никто не будет знать, что с ней и где искать её останки, и виновата в этом будешь ты!

Девушка молчала, с недоверием и неприязнью глядя на мужа сестры.

- Элисена, отвечай немедленно, где она?! - раздраженно прикрикнул на сестрицу Лантберт.

- Что случилось, милый зять, что это вы так раскричались? - с недоумением молвила госпожа Гильтруда, вышедшая из дому на шум. - Элисена, иди к себе, доченька. Сеньор Лантберт, если что-то вас не устраивает или гневит, скажите скорее об этом мне, и мы тот час все уладим.

Элисена в то же мгновение упорхнула в дом. Лантберт с раздражением и гневом обрушился на тёщу.

- Госпожа Гильтруда, я должен признаться, что меня неприятно удивляет ваше отношение к собственным дочерям! И то, сколь много вольности вы им даруете! Ваша дочь бродит неизвестно где, возвращается с ног до головы покрытая грязью, а вам до того и дела нет! Разве прилично такое поведение для девушки из благородного семейства?!

По мере того как он говорил на лице хозяйки Буржа отобразилась гамма самых различных чувств от изумления до негодования, а руки уперлись в бока, свидетельствуя о том, что госпожа Гильтруда весьма разгневана и готова дать отпор зарвавшемуся нахалу.

- Сеньор Лантберт, никак не возьму в толк, о чем это вы ведете речь?! - с возмущением заговорила она, достаточно громко, чтобы её ответ был похож на боевой клич и вокруг неё стали собираться слуги, не очень-то приветливо посматривающие на Лантберта. Некоторые из них на всякий случай заблаговременно вооружались первой попавшейся в руки хозяйственной утварью. - Если вы что-то дурное хотите сказать о нашей маленькой Элисене, то здесь вы ни в ком не вызовите сочувствия, а только настроите против себя весь свет! Потому что должна вам сказать, моя малышка столько делает добра людям, что её вот-вот здесь объявят святой! И уясните себе раз и навсегда, что никому в этом доме не дозволено грубить ей или непочтительно о ней отзываться. А что насчет Альберги — так мы с мужем честь по чести отдали её вам в жены, как вы того сами желали, и лишь вы теперь в ответе за то, где она и что с ней! Кстати, как там поживает моя ненаглядная доченька, надеюсь, вы привезли мне от неё добрые вести?

Лантберт уже пожалел, что заговорил с тёщей на эту скользкую тему, но сразу сдаваться как-то не хотелось.

- И всё же, госпожа Гильтруда, - отвечал он уже не столь уверенно и заносчиво, - знаете ли, вот у нас в Бургундии девушки воспитываются в большей строгости, а женщины и вовсе не смеют никуда выходить дальше порога собственного дома!

- Ну коли уж у вас в Бургундии женщины так беспутны, что их приходится всё время держать под замком, чтобы они не наставили своим мужьям рога, то вы весьма благоразумно предпочли жениться на аквитанке. У нас в Аквитании умеют правильно воспитывать девушек!

Не желая больше пререкаться с ней, Лантберт лишь хмуро поглядел на тёщу и ушел в дом, оставив поле битвы за госпожой Гильтрудой.

- Он ещё будет меня поучать! - злорадно проговорила победительница вслед ретировавшемуся зятю. - Ишь-ты, видали умника?!

Челядь оживлённо загудела в ответ, дружно осуждая неучтивость Лантберта.

На следующий день после этой размолвки, с утра пораньше Лантберт отправился на лесную опушку. Он предполагал, что Элисена вернулась вчера из того самого убежища, где Альберга спрятала сына Юдифи, тем более, что слова Элисены про ребёнка косвенно это подтверждали. Поэтому, устроив наблюдательный пост в зарослях орешника, Лантберт приготовился ждать, наблюдая за домом. Он рассчитывал, что сестра его жены и сегодня отправится навестить принца.

И действительно, вскоре он увидел Элисену. Она пересекла лужайку и углубилась в лес. Лантберт отправился следом.

Они шли долго. Тропинка под ногами становилась все малоприметнее и, наконец, совсем исчезла. Светлые рощи сменились глухим смешанным лесом, где деревья росли так густо, что их ветви сплетались над головой, образуя сплошную мрачную тень. Лантберт старался не упускать свою проводницу из виду, но с удивлением чувствовал, что каждый шаг дается ему все труднее, ноги еле поднимались, цепляясь за корни, коряги и бурелом.

Элисена тоже замедлила шаг. А вскоре совсем остановилась и, обернувшись, в упор посмотрела на своего преследователя. Она была далеко от него, но он ясно увидел её глаза. Огромные изумрудные глаза, обрамленные черными ресницами, холодные и притягательные одновременно. Не понимая, что происходит, Лантберт не смел отвернуться, а всё смотрел и смотрел в них, перестав видеть и различать что-либо ещё вокруг. Пронизывающий холодный взгляд словно поработил его волю. Поддавшись наваждению, он не мог уже преодолеть его силу, и очень быстро, не встретив никакого сопротивления, волна липкого сонного дурмана полностью покрыла его разум.

Лес наполнился чудовищами. Это были огромные львы, их было много, они бродили вокруг, с угрожающим рыком поглядывая в сторону Лантберта. Он хотел бежать, но ноги не слушались его. Хищники подходили всё ближе, со всех сторон окружая свою жертву, охваченную предсмертным отчаянием. И вот один из львов с оглушительным ревом бросился на Лантберта, когтями и клыками раздирая в клочья его одежду и плоть. Лантберт с истошным воплем повалился на землю. Адская боль и за ней смерть.

Как только жертва неподвижно распласталась на земле, Альда с торжествующим видом спрыгнула с поверженного врага и грациозно удалилась обратно в корзинку. Её хозяйка, убедившись, что преследователь крепко спит, продолжила свой путь.

Сколько времени он пролежал в непроходимой глуши леса, пребывая в небытии? Он не знал. Но вдруг явственно услышал голос — самый прекрасный и самый родной голос на свете:

- Лантберт, просыпайся, милый муж мой, - он почувствовал, как жена настойчиво тормошит его плечо.

Открыв глаза, он увидел, что лежит на кровати в своем доме. Вся комната залита солнечным светом.

- Посмотри, как светит солнце! Просыпайся скорее, возлюбленный мой, - говорит ему жена. Он никогда не видел её такой весёлой и радостной как сейчас.

Её глаза сияют чистотой небес. Её одежда такого же небесно-лазоревого цвета и очень ей идет. Альберга так красива, что Лантберт не может наглядеться на неё и хотел бы всю жизнь только смотреть на неё и любоваться ею.

Но возлюбленная оставляет его и направляется в сторону освещенного солнцем окна. Она отдаляется, словно утопая в ослепительных лучах. Лантберт чувствует мучительную безысходную тоску.

- Альберга, не уходи! Ты моя жизнь, мой свет, моя любовь, я не могу потерять тебя! - в отчаянии взывает он к жене.

Она оборачивается и с нежной улыбкой смотрит на него.

- Так иди же ко мне! - звенит её смеющийся голос.

Лантберт очнулся ото сна, но голос жены всё ещё звучал у него в ушах. Он сел, глядя прямо перед собой, на ствол цветущей пышным цветом ольхи, но ничего не видя — перед его мысленным взором вновь пролетел только что приснившийся сон.

- Будь я проклят! - мрачно проговорил он и, вскочив, со всех ног бросился бежать обратно в Бурж.

Вскоре, то и дело, пришпоривая коня, он покинул пределы Аквитании, держа путь в направлении Ахена.